Мы проехали на нашем свадебном экипаже по всему поселку и вокруг него, чтобы каждый нас мог видеть, и любой желающий мог присоединиться к процессии.

Слуги господаревы с факелами сопровождали нас. Самые верные и самые огромные псы бежали рядом, и наш Мрак в почетном серебряном ошейнике — тоже.

Рядом с нашим экипажем ехал Рэй, разодетый как князь, в шапке с острым фазаньим пером, приколотым рубиновой брошью. Он был верхом на таком же жгучем черном жеребце, важный, заметно возмужавший.

В его чертах угадывалось сходство с Альбой. Та же тонкая, породистая красота, то же упрямство. Только злобы не было. Рэй, хоть и принятый Господарем, хоть и распробовавший свой княжеский титул, все ж оставался добросердечным человеком.

И это было очень хорошо; дороже всяких подарков на свадьбу было понимание того, что не зря я спасла эту жизнь.

Следом за господаревыми слугами ехали горожане, и шествие было величественным и торжественным. Было много огня, много шума, и Лиззи смотрела, раскрыв рот, как нас славят. Наверное, планировала свою будущую свадьбу в таком же величии и блеске.

— Я велю еще больше коней оседлать слугам! — в полном восторге прошептала она. — И еще больше факелов взять! А сама надену три ожерелья, чтоб рядами до самых колен спускались!

— Больше слуг, — усмехнулся Господарь, — наверное, только у сына моего на свадьбе будет.

— О, годится! — обрадовалась Лиззи. — Бьянка, давай, роди скорее сына, чтоб он не сильно младше меня был!

— Так все равно младше, — заметил Влад, посмеиваясь.

— Ничего, воспитаю, — отмахнулась Лиззи.

— А если дочка родится? — весело спросила я.

— Зачем еще дочка? — нахмурилась Лиззи. — Какая еще дочка? А я на что?! Нет, дочки нам не нужно! Давай сына!

Мы объехали вокруг поселка трижды, и на дороге нашей не встретилось ни препятствия, ни кочки. Дорога была гладка, как стекло.

— Добрый знак! — сказал Влад, посмеиваясь. — Жизнь будет гладкой и спокойной.

После катаний вся наша процессия прибыла к старенькому храму, и туда Влад нес меня на руках, до самого алтаря.

Мы обвенчались, и Влад надел на мою руку золотое широкое кольцо поверх того, что когда-то мне досталось в господаревом подарке, а на голову — венец Господарыни, тонкий золотой обруч с золотым лучами, украшенными рубинами.

Чтобы отогнать от нас всякое зло, старухи жгли травы и благовония. Горели факелы вокруг храма, а мы говорили друг другу святые слова любви и верности.

Сердце уходило у меня в пятки, когда я смотрела в светлые глаза своего мужа.

Все время вспоминалась Альба.

Если ее свадьба была так же красива и торжественна, а слова клятв так же нежны и горячи, то как можно было им изменить?! Как можно было предать любящего мужа, который клялся любить вечно?!

Не знаю…

Могу только сказать, что я поклялась быть с Владом до последнего моего вздоха. И эту клятву я собиралась исполнить.

И уже ночью, когда небо стало темно, мы, уже новобрачные, вышли к народу и присоединились к гуляниям.

Угощение было вкусным, и вино сладким.

Но мы не собирались гулять всю ночь.

— Пора, — сказал Влад, глядя, как взлетают в ночное небо салюты в нашу честь. — Едем сегодня. До столицы путь неблизкий, но кони резвые, дорога спокойна. Думаю, доберемся скоро.

Я оглянулась невольно, отыскивая взглядом свой домик. Конечно, в ночи я его не увидела. Но где-то вдалеке мне почудился огонек в его окнах…

— Не переживай за свое хозяйство, — сказал Влад. — Присмотрят за ним, крепко присмотрят. Знаем ведь, какое сокровище у нас в руках есть. А осенью привезут в столицу и цветы, и плоды.

Я в последний раз оглянулась на свой поселок, на огни вдалеке у дороги.

— Едем! — решительно тряхнув головой, произнесла я.

Я уселась поудобнее, Лиззи простроилась рядом, прижалась. Сон сморил ее; в одной руке у нее был зажат леденец, в другой узелок с господаревыми подарками.

Влад обеих нас прикрыл шкурой волка, мягкой и пушистой. Сел рядом и свистнул.

Кучер тотчас щелкнул хлыстом, и наша повозка помчалась в ночь, в новую жизнь. Рядом, верхом, мчался Рэй, и мой верный Мрак, радуясь воле и возможности набегаться как следует.

А позади оставался поселок, маленький аптекарский домик и расцветающие двуцветники.

Эпилог

Старый домик аптекаря только прежними очертаниями напоминал себя.

Можно было сказать, что его отстроили заново, из крепких камней и прочного дерева.

Двор весь был засеян мягкой зеленой травой, а дорожка к воротам выложена разноцветными гладкими камешками, отполированными самой природой.

Неподалеку от дома, в теплицах, росли разные травы. И те, что можно было набрать в местном лесу, и те, что Господарь привез из других стран. А под окнами дома пышными кустами разрослись розы.

Все, как хотели когда-то Бьянка и Лиззи.

Сама Лиззи, уже не девочка, но юная привлекательная синеглаза девица, после трудов праведных сидела на крыльце, подставив раскрасневшееся лицо солнцу, и вела неторопливую беседу с невидимым собеседником.

Впрочем, собеседник был не виден только тому, кто не знал, куда надо смотреть.

А Лиззи знала.

Темная дымная тень зависла над елью, которую когда-то Господарь сам устанавливал на Новый год молоденькой травнице.

Ель пустила корни в кадке с мокрыми опилками, а весной ее высадили во двор, где она и прижилась.

— Больно ты хитрый, — неодобрительно заметила Лиззи, приоткрыв один глаз и глянув на ель. — Кто ж ищет любви, предлагая золото? За золото знаешь, кто любовь-то продает? Вот то-то же.

Тень всколыхнулась, ель шевельнула лапами, будто ветер ее тронул. Это было мало похоже на речь, но Лиззи умела понимать, что говорит Звериный Царь.

И то, что он сказал, понравилось ей еще меньше.

— Такого, какой есть, должна полюбить? — насмешливо переспросила она. — А какой ты? Старый да безобразный? Молчишь вот, глазами только сверлишь. Слова ласкового от тебя не дождешься. А любви тебе подавай! А сам что?

Заданный сердитым тоном вопрос повис в воздухе.

— Хитрый, говорю! — сердито ответила сама себе Лиззи. — Девок-то, небось, красивых выбираешь? А и не простых, а все тебе королев подавай! А чего ж ты, свиное твое рыло, сам не полюбишь кривую, косую, рябую? Ну, давай, полюби такую, какая есть! Любить-то умеешь, или все-таки красивую игрушку ищешь? Чего отворачиваешься? Не