Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он поднялся на холм — и увидел за поворотом дороги дом. Трехэтажный, обшитый белыми досками, с недавно покрашенными черными ставнями. За выцветшим деревянным забором с почтовым ящиком раскинулась широкая, длинная аккуратная лужайка.
Ладлоу остановился у ворот и подождал.
К нему никто не вышел.
Он вылез из пикапа, обошел его и вытащил из кузова пса. Вновь удивился его легкости. Вспомнил про утратившего вес отца, вставшего с качелей.
Вспомнил, что до смерти Мэри пес спал на тряпичном коврике в изножье кровати, но после ее смерти начал забираться к нему в постель. Во сне пес пускал газы, но Ладлоу не возражал. Судя по всему, иногда во сне пес бегал, гонялся за кошками или собаками. А может, несся рядом с Мэри или Тимом. И против этого Ладлоу возражал, потому что просыпался — и часто не мог уснуть. Тогда пес определенно казался весомым. Ладлоу помнил, как пес зевал и подобно ему самому тревожно метался по кровати.
Он помнил ночи, когда обнимал пса, прижавшись лицом к густому рыжему меху на его шее, и как пес иногда поворачивался, чтобы слизать с лица хозяина соленые слезы. А иногда пес просто лежал очень тихо, дожидаясь, пока Ладлоу успокоится, словно разделяя некое тайное знание о том, что это необходимо. Даже мускусный, немытый запах его тела служил утешением.
Ладлоу зашагал к дому.
Ветер донес до него аромат хвои. Смыл запах смерти. Он поднялся с псом на холм, не зная, что будет делать, когда доберется до цели, но точно зная, что они должны увидеть.
Услышал свои шаги по деревянным ступеням, старческое шарканье.
Увидел, как дрогнула кружевная занавеска в окне слева. Он был в двух ступенях от широкой серой площадки, когда открылась дверь за изящным дверным экраном. Потом дверной экран тоже открылся.
Ладлоу остановился. В дверях стояла женщина. Ее длинные волосы были убраны в пучок. На ней были джинсы и джинсовая рубашка с закатанными рукавами, и она вытирала руки полотенцем, словно ее оторвали от уборки. Он увидел испуг в ее глазах, тот же, что заметил тогда на лестнице, только на этот раз к нему примешивалось изумление.
Она посмотрела на его ношу, потом на него, потом снова на одеяла. Ее глаза расширились и заметались, когда она осознала, что под ними скрывается.
— О господи, — сказала она.
— Мне нужно поговорить с вашим мужем, мадам.
— О господи.
Ее рука метнулась ко рту. Он увидел, что она плачет.
— Мне жаль. Это должен увидеть ваш муж. Не вы.
Она покачала головой.
— Зачем вы так с нами поступаете? Я не понимаю.
— При всем уважении, боюсь, вы заблуждаетесь, мадам. Насчет того, кто и с кем как поступил.
Она порывисто шагнула к нему и повернула голову.
— Видите это?
Под выбившимися из пучка прядями волос, обрамлявшими ее лицо, на скуле виднелся безобразный сине-желтый синяк.
— Я получила это прошлой ночью, мистер Ладлоу. Мы готовились ко сну. Я всего лишь спросила про вас. Понимаете? Всего лишь упомянула ваше имя и спросила Майкла, что происходит. Вот какой ответ я получила.
— Он часто так делает?
— Нет. Никогда.
— Никогда?
— Один раз. Очень давно. Он слишком много выпил.
— Если мужчина ударил вас однажды, он наверняка сделает это снова.
— Этого бы не произошло, если бы не вы! Неужели вы не понимаете? Пожалуйста, оставьте нас в покое!
— Не я это начал, мадам. Мне жаль, что вам приходится это видеть. Я приехал не для этого. Не для того, чтобы вас потревожить.
Она снова посмотрела на одеяла и сказала:
— Господи.
Ее лицо побледнело. Рука поднялась ко рту. На мгновение ему показалось, что ее сейчас стошнит. Ветер стих. Запах пса снова стал сильным, окутал их ароматом смерти.
— Где он, миссис Маккормак?
— Здесь, — сказал Маккормак.
Они вышли на крыльцо позади нее, сперва Маккормак, за ним его сыновья. За ними в тени Ладлоу видел Пита Дауста. Дэнни держал в руке пистолет. Судя по виду, револьвер 38-го калибра.
У его отца тоже был пистолет, магнум 44-го калибра. Однажды Ладлоу довелось стрелять из такого. Из него можно было завалить медведя.
Эта семья любит оружие, подумал он.
— Да ты чертов псих, раз явился сюда, — сказал Маккормак.
— Может быть.
— Без всяких «может быть», приятель.
— Иногда единственный способ что-то понять — это личный опыт, мистер Маккормак. Увидеть. Попробовать на вкус. Понюхать. Только тогда ты понимаешь. Прошлой ночью кто-то сжег мой магазин. Несколько ночей назад кто-то бросил камень в мое окно. Но я здесь по другому поводу. Вот он.
Он аккуратно положил тело на крыльцо перед ними и развернул одеяла.
— Все сводится к этому, — сказал он.
— Иисус всемогущий.
Он снял рубашку с того, что осталось от головы пса. Рубашка порвалась, ее ткань истончилась. Внезапно оказавшиеся на свету черви засуетились.
— Убери отсюда эту дрянь, Ладлоу. Немедленно.
— Само собой. Через минуту. Когда вы скажете, что намерены сделать по этому поводу.
— Я ни черта не буду делать. Ты вторгся в частное владение.
— Я знаю.
— Тогда ты также знаешь, что я могу пристрелить тебя к чертовой матери.
— Знаю.
Он увидел, как Дэнни двумя широкими шагами обогнул отца и метнулся по ступеням. К уху Ладлоу прижался пистолет.
— Ты, старый тупой хрен, — сказал Дэнни. — Ты ни хрена не слушаешь.
Он потянулся к предплечью мальчишки, обхватил его обеими ладонями и услышал вопль Маккормака: «Нет, Дэнни, черт бы тебя побрал!» — когда пистолет выстрелил. Он ощутил внезапную влагу там, где раньше было его ухо, пистолет по-прежнему прижимался к этому месту, и он ощутил запах пороха, почувствовал холодный, влажный, окровавленный ствол у щеки, падая вниз со ступеней, прочь от мужчины, мальчиков и женщины, которые с открытыми ртами наклонились к нему с крыльца. Его руки по-прежнему стискивали предплечье Дэнни, и потому мальчик упал вместе с ним, головой и грудью на лужайку.
Ладлоу вывернул ему руку, ударил ею о нижнюю деревянную ступеньку и услышал, как мальчишка кричит; этот звук был тихим и далеким за черным ревом.
Пистолет упал на траву. Ладлоу перекатил мальчишку по земле, дотянулся до пистолета и остался лежать, одной рукой прижимая оружие к голове мальчишки, а другой обхватывая и сдавливая его шею.
