– Почему? Почему мы не можем просто сидеть?

– То есть как? – взвился герцог. – Мы что, по-твоему, можем просто ничего не делать?!

– Неудивительно, – поморщился Грибной Король, – что твои ведьмы такие истерички… Зачем нам что-то делать?

– То есть как?

– Да вот так. Мне, моим детям и моим слугам не выйти из города. Это факт. Значит, нам нужно ждать, пока король вернется.

– А если он не вернется?

– Думаешь, король решит перенести столицу? – хмыкнул Грибной Король. – Навряд ли. Рано или поздно он приедет сюда. А мы будем его поджидать.

– А если он не приедет еще месяц? Два? Год?

– Ну и что?

Герцог моргнул:

– И правда, что это я? Ирмы нет, первый план провалился, и нам теперь неинтересна Ночь Зеленых Огней. Значит, пойдем по-другому?

– Ну да. – Грибной Король качнул шляпой. – Чем дольше здесь не будет короля, тем лучше для нас. Мои слуги так разогреют жителей, что, когда король все же появится, столица взорвется, как котел, который слишком долго держали с закрытой крышкой.

– Ты можешь взять себе еще слуг?

– Могу, только зачем? Я и тех, что есть, с трудом удерживаю. Лишние два-три десятка особой роли не сыграют.

– Мало… Один из ста столичных жителей в лучшем случае.

– Зато когда они выйдут на улицы, всем покажется, что их очень даже много. И люди решат, что против короля – вся столица. А не один из ста.

Герцог и Король расхохотались.

Путь до монастыря Якобу не запомнился. Его везли в карете – как дворянина, можно загордиться – с плотно занавешенными шторами, в темноте. Напротив всегда сидел чрезмерно сильный брат Риноцерус или же хитроглазый брат Вульпес. Якоб от тоски несколько раз представлял, как сворачивает одному из них шею, но здравый смысл подсказывал, что ничего у него не получится. Братья – не дураки.

Он дремал, поэтому даже не смог бы сказать, сколько они ехали. Сутки, двое? Его выводили оправиться в каких-то придорожных кустах, давали хлеб с мясом, воду. Якоб ел, пил, засыпал. Он уже почти созрел для побега, как поездка закончилась.

– Выходи, парень! – Дверца кареты открылась, брат Риноцерус выскочил наружу. Якоб вылез, щурясь на неяркий утренний свет.

Высокие крепостные стены. Вымощенный булыжником двор, спускавшийся от ворот длинным языком и разливавшийся в круглую площадь. Разбросанные здания, построенные из огромных темных камней. Мрачный собор с высокой колокольней.

Шварцвайсский монастырь.

– Ну, как тебе у нас? – усмехнулся брат Вульпес.

– Пахнет здесь у вас. Чем-то.

– Ладаном?

– Лисятником.

– Иди, – помрачнел святой брат. – Шутник.

То тут, то там по двору проходили монахи в черных рясах, подкованные белой сталью сапоги тяжело звенели о булыжники.

– Брат Лепус, погоди, – пробежал мимо один из монахов, молодой, безусый.

– Иди, иди. – Брат Риноцерус, наоборот, заулыбался.

Якоба толкнули в спину, он зашагал вниз к одному из зданий, прижавшихся к стене монастыря.

Колокольня? Якоб завертел головой.

В узких проемах под острой крышей были хорошо видны темные бронзовые колокола. Вот только…

Из-за стены незаметно, но у колоколов не было языков.

Допрос живо напоминал городскую стражу города Штайнца.

– Ты колдун?

– Нет, господин.

– Ты когда-нибудь колдовал?

– Нет, господин.

– Ты знаком с колдунами?

– Нет, господин.

– Врешь.

– Нет, господин.

Отец Тестудос наклонился к парню. Здесь все-таки не Штайнц.

– Ты не понял меня, Якоб Миллер. Когда я сказал, что ты врешь, я имел в виду не то, что я не верю тебе. Ты именно врешь. А я чувствую ложь. Всегда. Ты знаком с колдуном.

– Нет, господин.

Аббат вздохнул:

– Слушай, парень, я ведь не желаю тебе зла. Пойми, это моя работа, ловить и уничтожать колдунов. Ты не колдун, это сразу понятно. Но ты работал на колдуна. И ты скажешь, как мне его найти.

– Нет, господин.

– Черная белизна… Парень! Кого ты покрываешь? Колдуна? Мерзкого злодея? Он тебе что, брат? Отец? Сын?

– Нет, господин.

– Тогда зачем? Ты что, не понимаешь, что такое колдуны? Они используют людей для своих целей, а потом бросают. Ведь тебя бросили? Он тебя бросил? Ведь так? Ну, сам подумай…

Якоб молчал, опустив голову.

– Или ты думаешь, что он тебя спасет? Зачем ты ему теперь? Твоя роль сыграна, все, ты ему больше не нужен.

Якоб молчал.

– Хочешь, я угадаю, что ты думаешь? – Аббат прищурился. – Ты думаешь, что твой дружок просто не успел тебя спасти. Или, может быть, даже думаешь, что он придет за тобой? Сюда? Парень, запомни, все колдуны боятся шварцвайсских братьев. Никто не выступит против нас. Никто.

Парень поднял голову.

– Почему? – хрипло спросил он.

– Что почему?

– Почему колдуны вас боятся? Кто вы такие, шварцвайсские братья?

Аббат широко улыбнулся:

– Ты вспомнил о тех слухах? Мол, наши монахи сами все колдуны, поэтому и могут поймать других? Так? А ты не думал, что волков травят не другими волками, а волкодавами?

– Значит, вы не волки? – тихо спросил Якоб. – Волкодавы…

– Да… – Аббат улыбнулся было.

– Волкодавы… Не люди.

Он почувствовал, как на его плечах напряглись пальцы двух монахов.

– Что ты сказал, парень? – Отец Тестудос сощурил глаза.

– Сила брата Риноцеруса. Чутье брата Каниса – он ведь узнал меня, не видя, не так ли? По запаху? Ваше умение чуять ложь…

Монахи переглянулись.

– …запах в вашем монастыре. Так пахнет там, где живет много зверей, хищников. Но у вас нет зверинца, нет даже скотника. Откуда запах? Ваши имена, наконец… – Якоб улыбнулся: – Наш деревенский священник учил нас, детей, нескольким словам на древнем языке. Брат Заяц, брат Лис, брат Пес… Вы оборотни, господа?

Отец Тестудос наклонился к Якобу. Парень слегка испугался.

Лицо аббата приближалось к парню, хотя тело не двигалось. Из воротника вытягивалась длинная, нечеловеческая шея. Кожа на лице, казалось, стягивалась к затылку, рот превращался в узкую безгубую щель, глаза становились черными провалами.

– Догадливый… – прошептала жуткая рожа и рывком вернулась обратно, превратившись во вполне человеческое лицо аббата.