– К сожалению, твои слова нельзя обратить в Зелёный покров, – едко заметила Ингрид.

Произнеся это, она исчезла, рассыпавшись тёмным снегом и оставив Ситрика одного. Он осмотрелся, проверяя, точно ли она ушла, покачал головой и пошёл обратно к дому Ильки, наступая в свои следы. Он брёл через лес, глядя лишь себе под ноги и погрузившись в мысли. Хотелось кричать. Но хотелось и спрятаться, исчезнуть там, где никто бы не нашёл его: ни маленькая колдунья, ни проклятый волк, ни Ингрид.

Ситрик думал о том, что не успел проститься с Холем, не проводил его согласно обычаю. Он исчез из его жизни так же внезапно, как и появился. В мыслях показался робкий свет надежды: вдруг он, великий путешественник, снова пустился в странствия по тем мирам, куда не могла заглянуть Смерть?

Под ногами промчалось странное создание, и Ситрик дёрнулся, испугавшись, что чуть не наступил на горностая. Однако зверь не оставил на снегу следов. Парень поднял голову, желая рассмотреть существо, но вместо живой плоти взгляд нашарил дымное чёрное тело, состоящее из узлов и сплетений, гнущихся и перетекающих друг в друга. Посматривая пустыми глазницами на гостя, показалась ещё одна тварь, и гибкие звери сплелись в одну тушу, а после помчались прочь, оставляя на снегу пятна, похожие на пепел.

Ситрик впервые увидел чёрных тварей.

Женщины не стали запирать дверь, и Ситрик, крадясь, вошёл в дом. Он выглянул, прежде чем закрыть на засов, – вдруг какая-нибудь тварь успела увязаться за ним? Но снежный туман был пустым. Или лишь хотел казаться таковым.

Илька и Грима уже спали, а Ситрик скорее сел у очага и сбросил мокрую рубаху. Угли еле тлели, и он подбросил сухих дров, желая распалить огонь. Внутри него бушевал пожар, и смотреть на чуть горящие поленца было тошно. Хотелось вытащить из себя этот пожар и обрушить его на дрова. Вместо слёз глаза жгло огнём и дымом.

Ситрик опустил руку на угли, совершенно не боясь их жара, провёл по ним пальцами, пачкая ладонь. А ведь Холь рассказывал, как он черпает из своей крови огонь… Помня его слова, парень плотно закрыл глаза, представляя, как по венам его текут раскалённые языки пламени, заставляя кожу гореть, как фонарь, обтянутый бычьим пузырём. Огонь кричал в нём, рвался наружу невысказанными фразами, обрывками поэзии и взмахами крыльев. Жар исходил от него, желая иссушить всё кругом, уничтожить, чтобы остаться в покое и одиночестве. Ситрик зарычал, поднял веки, опушённые белым, но огонь по-прежнему еле тлел, лениво выплёвывая тонкие струи дыма. Под кожей не было ни огня, ни крови – лишь слабость.

– Что ты делаешь? – послышался за спиной голос Гримы.

Ситрик опасливо повернулся, бросив взгляд на женщину. Та смотрела на него без особого интереса, но в острых глазах её была сухая, прикипевшая к нутру злоба. Женщина походила на ветвь омелы, какой был пронзён Бальдр.

– Пытаюсь разжечь огонь, – негромко буркнул Ситрик, запоздало убирая руку от углей.

– Сильно ж тебя, мужа неразумного, головой приложило, да? – фыркнула Грима и вытащила из-под одеял руку, указывая на полку. – Ты возьми там в мешочке кремень и кресало. Тебе показать как?

– Нет, спасибо, – глухо откликнулся парень.

Грима снова фыркнула, шумно втянув носом воздух. На лице её показалось выражение боли. Верно, она проснулась от нывших из-за непогоды ног. Ситрик, чувствуя себя уязвлённым, вытащил из мешочка не огниво, но трут и подложил его к уже тлеющим углям. Быстро занялся огонь, и Ситрик растянул подле него верхнюю рубаху.

Илька закашляла во сне. Целительница не смогла исцелить себя сама…

– Ты меня послушай, – вдруг сказала Грима посерьёзневшим голосом. – К дочери моей лезть не смей. Не знаю, из какой жалости она впустила тебя. Да только дурочка эта носит из лесу замёрзших птиц. Видать, и тебя приняла за крупную пташку. Я бы вышвырнула тебя отсюда, не знай я, что ты ей зачем-то нужен.

Ситрик кивнул. Он принимал её слова и понимал их.

– Ты, может, мальчишка-то хороший, но ей такой, как ты, не нужен. Не смей дурить ей голову.

– Да что ты. Я и не собирался, – торопливо произнёс Ситрик. Он почувствовал, что щёки и уши его вспыхнули, хоть с них и бери огонь.

– Вот и славно, – крякнула Грима. – Слово мне поперёк скажешь – отдам лесным людям на съедение и не посмотрю, что вы с дочкой что-то удумали…

Парень снова кивнул. Кто он такой, чтобы спорить с хозяйкой дома? Пусть дальше считает его несмышлёным дурнем. Ему же лучше. Наверное.

Грима отвернулась к стене, но долго не могла уснуть. Ситрик понял это по тому, как долго она сучила ногами, пытаясь найти удобное положение. Однако шуршание её нисколько не мешало вновь обратиться к пламени…

Ситрик опустил руку в огонь. Пламя приятно облизывало ладони, как добрая собака. Чувства, какие пришлось спрятать от Гримы, снова накрыли с головой, мешая подвижную темноту реальности и пылающее нутро в одно полотно не из трав, а из света. Ситрик всё ещё не мог понять, что случилось с ним, а спросить было больше некого…

Он снова остался один.

Илька сильно заболела. Весь день она валялась на лежанке в обрывочном полусне. Когда она проваливалась в дрёму, то видела Бабушку. Та стояла под дубом, привычно сложив руки за спиной. Илька бежала к ней, желая обнять старушку, но как только она оказывалась под раскидистой золотой кроной дуба, Бабушка исчезала. Стоило Ильке уйти, обернуться, как нойта снова появлялась под древом. Она не звала, не пела. Лишь молчала и смотрела на свою внучку взглядом, каким орлица смотрит на поле с вершины берёзы, откуда видит и кишащие мышиными норами посевы, и своё родное гнездо.

Когда Илька выныривала из сна, чувствуя нужду, жажду или голод, то, возвращаясь в дремоту, часто видела уже пустую дубовую рощу. Деревья стояли облетевшие, а за ними в прозрачном лесу виднелись синие ели. Меж ними стоял Эйно, задрав голову и подставив лицо тонкому редкому ветру. Он слушал звуки, какие доносились вместе с током воздуха, будто ветер нашёптывал ему обо всём, что происходило на земле. Как и откуда в затхлый мир прорывался сквозняк? Откуда в нём было столько прорех? Уж не чёрные ли твари и мёртвый дух речного бога изъедали землю, оставшись без привязи, но желая слиться с миром, куда уходили все духи? Уж не сочившийся ли из дыр едкий туман отравлял оставшиеся без догляда речного бога озёра, превращая