В 1793 г. был составлен сборник хроник Батавии, собранный из записей глав местной китайской общины. Что дает нам представление о высших голландских чиновниках как бы глазами низов, которое интересно сравнивать с краткими характеристиками генерал-губернаторов, сделанными Валентейном и голландскими историками того времени. Ян Мацуйкер (1653–1678) описан китайцами, как «человек со вздорным отвратительным характером, из-за чего люди низших сословий не осмеливались даже приближаться к его дверям. А если кто-то из них делал это по оплошности, то ему могли грозить арест и наказание. Компания даже не предпринимала каких-либо попыток прекратить это». Иоанна Камфиуса (1684–1691) подвергали критике за введение новых монополий, «из-за чего компания богатела, а люди беднели». С другой стороны, этого губернатора хвалили за то, что он разрешил построить китайскую школу, показав таким образом, что голландцы «готовы идти навстречу пожеланиям людей и относиться к иностранцам милостиво и великодушно». Интересно отметить, что на генерал-губернатора Адриана Валкеньера (1737–1741) не была возложена основная вина за страшную резню китайцев в Батавии в 1740 г., однако его критика и преемника барона Густава ван Имгофа, заклеймили «как позор рода человеческого». Лицемерный Петр Альберт ван дер Парра (1761–1775) был охарактеризован как внешне дружелюбный, но в душе жестокий к людям человек.

Отношение японцев к голландцам оказалось более противоречивым. С одной стороны, как нам известно из записей факторий на островах Хирадо и Дэдзима, оба народа имели общее пристрастие к крепким спиртным напиткам и были не прочь поучаствовать в дружеских пирушках, которые в период «христианского столетия» в Японии (1543–1640) более воздержанные португальцы и испанцы находили отвратительными. Во время двухсотлетней изоляции, установленной военным диктатором, сёгуном Токугавой Иэясу в 1603 и длившейся до 1867 г., голландцы на Дэдзиме выполняли также функцию «проводников света». Эта голландская фактория являлась единственным источником, из которого японские власти черпали информацию (в той мере, в какой им этого хотелось) о событиях в Европе и откуда они получали голландские книги, которые могло читать лишь малое число переводчиков в Нагасаки. В XVIII в. некоторые ученые, чиновники и даже даймё[79] стали проявлять научный интерес к этой rangaku — голландской образованности.

Некоторые наиболее эксцентричные люди, такие как Сиба (Шиба) Кокан (1738–1818) и Хонда Тосиаки (Тоши — аки) (1744–1821), даже расценивали европейскую цивилизацию как превосходящую китайскую и японскую в определенных аспектах; изучение западной медицины, астрономии и математики привело к неожиданному прогрессу в узких кругах, которыми он неизбежно и ограничился.

Также японцы восхищались мастерством голландцев как мореплавателей, судостроителей и пушкарей. Когда главами фактории на Дэдзиме или проживавшими там врачами оказывались люди, проявлявшие научный интерес к окружающей их обстановке и пытавшиеся понять взгляд японцев на жизнь, представители власти и даймё, с которыми они входили в контакт, обычно относились к ним уважительно и с вниманием. Таким человеком был Исаак Титсинг, который после нескольких лет жизни в Японии (1780–1783) продолжал дружескую переписку из Бенгалии с некоторыми переводчиками в Нагасаки и двумя даймё, выучившимися читать и писать на голландском. Однако слишком уж часто голландцы на Дэдзиме оказывались людьми того типа, который в 1775 г. критиковал Тунберг. Шведский путешественник порицал «надменность, которую некоторые тупоголовые офицеры на голландской службе по крайнему недомыслию демонстрируют японцам своей неуместной конфликтностью, высокомерным поведением, презрительными взглядами и насмешками, что, в свою очередь, дает японцам повод ненавидеть и презирать их. И подобная ненависть только растет, когда последние видят недружественное и невоспитанное отношение офицеров друг с другом и то скотское обращение, которое зачастую испытывают на себе подчиненные им матросы — вместе с бранью, проклятиями и тумаками, которыми офицеры осыпают их».

Если даже на голландских матросов часто сыпались брань, проклятия и побои, то можно легко себе представить, какого рода обращение ожидало провинившихся рабов со стороны их хозяев. Хотя голландцы изначально не зависели от рабского труда до такой степени, как их предшественники-португальцы на трех континентах, они вскоре обнаружили, что не могут без него обойтись — какие бы угрызения кальвинистской совести ни мучили их из-за торговли человеческой плотью. Как мы уже видели, вначале голландская торговля с Западной Африкой ограничивалась в основном золотом и слоновой костью, однако завоевание северо-востока Бразилии в 1634–1638 гг. породило высокий спрос на рабов для «Новой Голландии», не считая тех, которых можно было продать испанцам на Карибах и англичанам в Виргинии[80]. Иоганн Мориц, принц Нассау-Зиген, поначалу лелеял идею использования на сахарных заводах Пернамбуку свободных рабочих рук белых поселенцев, но вскоре пришел к преобладавшему среди голландских и португальских плантаторов в тропиках мнению, будто «в Бразилии без рабов невозможно ничего добиться… без них нельзя обойтись ни при каких обстоятельствах, и если кто-то чувствует себя виноватым из-за этого, то это никчемная щепетильность». Ввиду нехватки колонистов из Нидерландов Батавия оказалась значительно заселенной рабами, привезенными из регионов вокруг Бенгальского залива, в основном подобранными молодыми парами с детьми. Голландские мускатные плантации на островах Банда также были заселены завезенными туда рабами и китайскими каторжниками — после того, как оттуда вывезли (или уничтожили) коренное население. Даже в таких местах, как Коромандельский берег, где свободные рабочие руки всегда были доступны, голландцы часто находили применение рабскому труду, а поиски рынков рабов заводили их восточных «индийцев» до островов Мадагаскар на западе и Минданао на востоке.

Если в XVII в. голландцы приняли участие в работорговле, как на Востоке, так и на Западе, с некоторыми колебаниями и неохотой, то вскоре, подавив собственные угрызения совести, они запоздало взялись за дело. Кое-кто из голландских первопроходцев был потрясен ужасным обращением португальцев с рабами, однако нидерландцы и сами вскоре оказались повинны в таких же жестокостях, как это видно из повествований путешественников XVII–XVIII вв. и драконовской суровости их собственного колониального законодательства. Как это было и у португальцев, множество очевидцев отмечало, что женщины-рабовладельцы наиболее жестоко обращались со своими рабами, особенно с молодыми и привлекательными девушками, которых подозревали в любовных связях со своими мужьями. Однако следует отметить, что директорами Вест- и Ост-Индской компаний было строго запрещено — по разным причинам — порабощение американских индейцев, готтентотов и яванцев. Большинство рабов в Индонезии было с островов Целебес (Сулавеси), Бали, Бутунг и Тимор. Ввоз рабов из Макасара и Бали в Батавию часто запрещался или жестко ограничивался законом из-за предрасположенности этих островитян впадать в амок (слепую ярость) или жестоко мстить за плохое обращение с ними. Однако на практике все подобные периодические запреты, похоже, игнорировались.