Из-за нехватки рабов и китайцев ван Рибеку по необходимости пришлось обратиться к системе свободных бюргеров, с треском провалившейся в Восточных Индиях. Он уговорил некоторых из местных служащих, проявлявших — хотя бы отчасти — склонность к сельскохозяйственным работам, оставить службу в компании и принять в дар земли под фермы на условии, что продукция должна будет продаваться компании по установленным ею же ценам. Позднее фермерам и бюргерам разрешили устанавливать более высокие цены на провизию для иностранных судов, за исключением периодов нехватки продовольствия, когда они были обязаны продавать его исключительно компании. Прогресс шел медленно — на протяжении нескольких десятилетий. С одной стороны, власти сетовали, что свободные бюргеры имели склонность бросать работу на земле в пользу содержания таверн в Кейптауне. А с другой — свободные бюргеры жаловались, что не могут возделывать землю и выращивать пшеницу без использования тягловых волов и рабов и что компания платит слишком мало за их продукцию. Максимальный упадок пришелся на 1660 г., когда 42 из примерно 70 свободных бюргеров удалось тайно подняться на борт возвращающегося в Нидерланды индийского флота, причем при активном содействии моряков. 12 лет спустя белое население все еще насчитывало менее 600 человек, из которых только 64 были взрослыми свободными бюргерами, из них только 38 женатых.

Поворотный момент наступил в 1680-х гг., когда директора наконец решили, что преимущества умеренного поощрения белой колонизации района мыса Доброй Надежды перевешивают недостатки. После отмены в 1685 г. Нантского эдикта при их содействии удалось отправить туда несколько групп изгнанных из Франции эмигрантов — гугенотов, а также несколько голландских семей и небольшие партии девушек на выданье из сиротских приютов Соединенных провинций. В 1695 г. на мысе насчитывалось все еще только 340 свободных бюргеров, однако благодаря в основном энергичному руководству и первопроходческому духу губернатора Симона ван дер Стела (1679–1699) фермы и фруктовые сады теперь раскинулись уже за пределами Капского полуострова. Эмигранты-гугеноты пожелали жить вместе и сохранить свою национальную идентичность, однако Симон ван дер Стел, настроенный необычайно националистически для голландца, настоял на расселении их среди голландских фермеров, и через два или три поколения они полностью растворились среди местных голландцев. Постоянный приток населения обеспечивали военные и гражданские служащие компании, оставившие службу и ставшие бюргерами и фермерами на мысе, а в XVIII в. точно таким же образом в колонии обосновалось значительное количество немцев. Подавляющее большинство этих мужчин не привозило с собой женщин собственной национальности, поэтому они женились на девушках голландского или франко-голландского происхождения. К 1780 г. в колонии уже проживало где-то между 11 и 12 тысячами свободных бюргеров, из которых не менее 3 тысяч жило в Капстаде (Кейптауне). Несколькими годами раньше Ставоринус отмечал: «Хотя первые колонисты здесь были из разных народов, они, с течением времени, теперь настолько тщательно перемешались, что их невозможно отличить друг от друга; даже большинство тех, кто родился в Европе и кто прожил здесь несколько лет, изменили свой национальный характер на свойственный этой стране».

Экономическое развитие колонии тормозилось многочисленными ограничениями, наложенными компанией, судя по постоянным жалобам свободных бюргеров, на коммерческую и, в меньшей степени, сельскохозяйственную деятельность. В 1685 г. ван Реде тот Дракестейн докладывал, что все свободные бюргеры недовольны правлением компании. Те, кто жил близ замка, резиденции местного правления, — тем, что им не позволяли свободно торговать; занятые землепашеством — из-за того, что не могли назначить более высокую цену за свою продукцию; занимавшиеся разведением скота — потому, что им не разрешалось вести обмен с готтентотами. И вряд ли можно было ожидать, что голландские директора XVII в. согласятся с взглядами на свободную торговлю, которые стали общепринятыми лишь в викторианской Англии; однако некоторые побывавшие на мысе Доброй Надежды в 1655–1795 гг. официальные уполномоченные критиковали жесткие ограничения, наложенные на его жителей, и рекомендовали облегчить их бремя теми или иными незначительными уступками. Один из них, Дэниел Нолтениус, зашел настолько далеко, что даже заявил (в 1748 г.), что колония не добьется настоящего процветания, пока свободная торговля и мореходство не будут доступны «не только жителям этого мыса, но и всем, кто хотел бы участвовать в ней, независимо от того, живут ли они в Европе или в Азии». Вряд ли стоило ожидать, что столь революционная точка зрения придется по нраву директорам фрахтовой компании, для которой, по общему признанию, «торговля служила компасом, а выгода путеводной звездой». Желание директоров свести стоимость содержания колонии до минимума и при этом обеспечивать свои суда свежей провизией по возможно более низким ценам столкнулось с желанием колонистов рассчитываться по ценам, которые они, по их мнению, заслуживали и по которым они обычно могли рассчитываться с командами и пассажирами иностранных судов. Таков был конфликт интересов, в период правления компании так и не разрешенный к удовлетворению ни одной из сторон. Рассмотрение производства пшеницы, вина и шерсти в колонии поможет прояснить этот вопрос.

По приведенным выше причинам поселению на мысе потребовалось больше времени, чтобы перейти на самообеспечение продовольствием, чем изначально рассчитывали директора. Огороды, разбитые ван Рибеком, вскоре производили достаточно овощей для команд «индийцев», а свежее мясо обычно можно было получить путем обмена с готтентотами. Однако почти ровно 30 лет мыс Доброй Надежды оставался зависим от поставок пшеницы и риса из Батавии и других мест, а первые небольшие излишки зерна для экспорта появились лишь в 1684 г. Вместе с расширением колонии улучшалась и ситуация. Естественное плодородие почвы местами сильно варьировалось, но, как заметил Менцель, имелось крайне мало ферм, где участки хорошей почвы не чередовались бы с вкраплениями песчаного и каменистого грунта. Обычно фермеры собирали урожай три года подряд, а на четвертый оставляли вспаханную землю под паром. Использовались плуги, запряженные шестью, восемью и десятью волами, обслуживаемые бригадой в три человека; основными посевными культурами являлись пшеница, рожь и ячмень. Сезон сбора урожая приходился на Рождество, когда все трудоспособные, включая детей и рабов, с рассвета до заката трудились в поле, делая в 7 часов утра перерыв на завтрак и с 10 утра до 14 часов дня — в слишком жаркое для работы время — на отдых.

Когда мыс Доброй Надежды впервые произвел избыток пшеницы на экспорт, было предложено выращивать эту зерновую культуру для поставок в Нидерланды, однако Heeren XVII отвергли эту идею, как непрактичную, поскольку себестоимость пшеницы на мысе почти вдвое превосходила ее себестоимость в метрополии. Позднее директора пытались поощрять экспорт пшеницы с мыса в Батавию, однако ее власти заявили, что могут получить более дешевое и качественное индийское зерно из Бенгалии и Сурата, тем более что прямо под боком у них находилась яванская «чаша с рисом». Яванские войны за наследство, сопровождавшиеся распадом Матарама (1704–1755) и опустошением многих обрабатываемых земель, изменили эту ситуацию. К 1750 г. с мыса Доброй Надежды ежегодно экспортировалось 2 тысячи тонн пшеницы в Батавию — это помимо несколько меньшего количества на Цейлон. После 1772 г. фермеры района мыса могли снабжать зерновыми все голландские поселения в Азии, да и экспорт пшеницы в Нидерланды также стал целесообразен из-за резкого скачка цен на зерно на рынке метрополии после 1769 г. Англо-голландская война 1780–1784 гг. положила конец этому, так же как и многим другим источникам голландского колониального процветания. Когда в 1795 г. власть компании рухнула, проблема того, что делать с экспортными излишками пшеницы с мыса, так и осталась нерешенной. Весь этот период компания никогда не платила фермерам мыса такую же высокую цену за их зерно, какую обычно были готовы заплатить пассажиры и команды иностранных «индийцев» или даже жители Капстада (Кейптауна). Вследствие этого свободные бюргеры предпочитали продавать зерно иностранцам, даже несмотря на периодически издававшиеся распоряжения и приказы, призванные ограничить такую практику и отдавать предпочтение потребностям компании.