class="p1">Я закономерно ожидаю, что его постараются представить вспыльчивым человеком, принимающим необдуманные решения. Кто еще способен уйти после ссоры из дома и переехать в Таиланд? Или, расстроившись поворотом событий, выдернуть вилку аппарата ИВЛ из розетки? Против нас играет и то, что, хотя уголовное обвинение снято и не может быть предъявлено в суде как доказательство, мы живем в маленьком городе. Все знают, что сделал Эдвард.

Я должен повернуть факты так, чтобы он выглядел ангелом милосердия, а не сердитым блудным сыном.

Секретарь оглядывает собравшихся за столами.

– Народ, вы все готовы? – спрашивает он. – Всем встать, председательствует досточтимый Арман Лапьер.

Я никогда раньше не выступал перед этим судьей, но хорошо осведомлен о его репутации. Он считается чутким человеком. Настолько чутким, что ему трудно вообще принимать какие-либо решения. Во время обеда он часто покидает здание суда и идет вниз по улице к католической церкви Пресвятого Сердца, где возносит молитвы о вовлеченных в спор сторонах и просит направить его на верный путь.

В облаке черного цвета входит судья – черная мантия, черные туфли, черные как смоль волосы.

– Прежде чем мы начнем, – говорит он, – я хочу отметить, что это крайне тревожный случай для всех присутствующих. Мы собрались, чтобы назначить постоянного опекуна для Люка Уоррена. Насколько мне известно, состояние его здоровья не изменилось с тех пор, как я назначил временного опекуна в прошлую пятницу. Сегодня я вижу, что заинтересованные стороны представлены больницей и двумя детьми пациента. – Он хмурится. – Это очень необычный процесс, но таковы окружающие его обстоятельства. И суд надеется, что все помнят: в конечном счете мы должны принять то решение, которое совпадает с желаниями Люка Уоррена, если бы он мог их нам поведать. У кого-нибудь есть предварительные вопросы, которые необходимо обсудить?

Мой выход. Я поднимаюсь со стула:

– Ваша честь, я хочу обратить внимание суда на то, что одна из присутствующих здесь заинтересованных сторон представлена несовершеннолетней. Кара Уоррен не достигла восемнадцати лет, а это означает, что по закону она не может быть наделена полномочиями принимать решения о паллиативном уходе за отцом. – Я не отрываю глаз от судьи, не в силах выдержать прожигающий взгляд Кары. – Я прошу суд отменить явку Кары Уоррен, попросить ее покинуть зал суда, а также отстранить ее представителя, мисс Нотч, от участия в разбирательстве, так как ее клиент не обладает правовым статусом, позволяющим сделать выбор от имени отца.

– Ты что такое говоришь? – прерывает мою речь Кара. – Я его дочь. Я имею полное право находиться здесь…

– Кара… – успокаивает ее адвокат. – Судья, моя подзащитная хотела сказать…

– Я абсолютно уверен, что ваша подзащитная хотела добавить несколько отборных ругательств, – отвечает судья. – Но, люди, серьезно. Прошло тридцать секунд, а мы уже готовы вцепиться друг другу в глотку. Я понимаю, что все на взводе, но давайте успокоимся и просто рассмотрим правовой аспект.

Циркония Нотч встает с места. От шеи и до колен она одета, как и подобает адвокату, но под юбкой – колготки шокирующего лимонно-зеленого цвета в красную полоску, а туфли-лодочки ослепляют солнечной желтизной. Как будто верхнюю половину тела приставили к нижней половине злой ведьмы Запада.

– Ваша честь, – говорит она, – это правда, что моей подзащитной семнадцать лет, но она также единственный человек в зале суда, который принимал непосредственное участие в повседневной жизни мистера Уоррена. Согласно закону о реабилитации четыреста пятьдесят четыре A, от опекуна требуется только компетентность. Тот факт, что день рождения Кары наступит лишь через три месяца, не играет никакой роли в мнении суда о наделении ее полномочиями принимать решения, касающиеся жизни отца. Ведь если бы Кару обвинили в уголовном преступлении, как ее брата, то судили бы как взрослую…

– Протестую! – заявляю я. – Обвинение было отозвано. Мисс Нотч делает неуместное заявление с целью нанесения вреда моему клиенту.

– Люди, – вздыхает судья, – давайте ограничимся тем вопросом, который вынесен сегодня на рассмотрение, хорошо? И, мисс Нотч, не могли бы вы снять эти колокольчики? Они мешают сосредоточиться.

Не дрогнув, Циркония снимает браслеты и продолжает:

– Когда придет очередь заслушать показания Кары Уоррен, я уверена: Ваша честь поймет, что эта молодая женщина достаточно взрослая, зрелая и умная, чтобы иметь свое мнение и считаться компетентной, как это предусмотрено законом.

У судьи такой вид, словно у него начался приступ язвы. Рот кривится, глаза слезятся.

– В данный момент я не собираюсь отстранять Кару от участия в разбирательстве, – говорит он. – Мне еще предстоит выслушать доказательства, и ее точка зрения меня интересует не меньше, чем точка зрения ее брата Эдварда. Я попрошу вас двоих представить краткие вступительные доводы. Пропустим дам вперед. Мисс Нотч, прошу.

Циркония встает и идет к скамье.

– Терри Уоллис, – начинает перечислять она. – Ян Гржебски. Зак Данлэп. Дональд Герберт. Сара Скантлин. Вы, наверное, никогда раньше не слышали об этих людях, так что позвольте мне рассказать о них. Терри Уоллис провел девятнадцать лет в состоянии минимального сознания. И вдруг он спонтанно заговорил и снова начал осознавать свое окружение. Ян Гржебски, польский железнодорожник, в две тысячи седьмом году очнулся от девятнадцатилетней комы. У Зака Данлэпа после аварии на квадроцикле была диагностирована смерть мозга. Ему собирались отключить жизнеобеспечение, чтобы его органы можно было пожертвовать, когда у него появились признаки целенаправленного движения. Через пять дней он открыл глаза; еще через два дня его отключили от аппарата искусственной вентиляции легких, а сейчас он может ходить, говорить, и его восстановление продолжается. – Циркония подходит к Эдварду. – Дональд Герберт в тысяча девятьсот девяносто пятом году получил тяжелую черепно-мозговую травму во время тушения пожара. Он провел десять лет в вегетативном состоянии, а потом вдруг заговорил. Сару Скантлин в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году сбил пьяный водитель. После шести недель комы она перешла в состояние минимального сознания, а затем, в январе две тысячи пятого года, снова начала разговаривать.

Циркония разводит руками:

– У всех этих мужчин и женщин были очень тяжелые травмы, никто не ожидал, что они поправятся. У всех впереди оказалась жизнь, на которую их семьи уже потеряли надежду. И каждый из этих мужчин и женщин сегодня жив только благодаря тому, что кто-то любил их достаточно сильно, чтобы поверить в выздоровление. Чтобы дать им время выздороветь. Чтобы надеяться. – Она возвращается к своему столу и кладет руку на здоровое плечо Кары. – Терри Уоллис, Ян Гржебски, Зак Данлэп, Дональд Герберт, Сара Скантлин. И, Ваша честь, возможно, Люк Уоррен.

Когда Циркония садится, судья переводит взгляд на меня:

– Мистер Нг?

– Люди верят, что жизнь начинается в разный момент времени, – говорю