я, вставая. – Тибетские буддисты считают, что она начинается в мгновение оргазма. Католики признают жизнь с той минуты, как сперматозоид встречается с яйцеклеткой. Те, кто использует стволовые клетки, утверждают, что эмбрион начинает жить только в возрасте четырнадцати дней, когда у него развивается первичная полоска, тот утолщенный участок, который впоследствии станет позвоночником. В деле Роу против Уэйда говорится, что жизнь начинается в двадцать четыре недели. А навахо верят, что жизнь начинается с первого смеха ребенка. – Я пожимаю плечами. – Мы привыкли к тому, что существует множество убеждений о том, когда начинается жизнь. Но что же насчет ее конца? Является ли его определение таким же размытым? В самом начале двадцатого века Дункан Макдугалл считал, что можно положить умирающего пациента на весы и точно узнать момент смерти, так как пациент потеряет три четверти унции – ровно столько, по его мнению, весит душа человека. В настоящее время Единый законодательный акт об определении смерти признает смертью необратимое прекращение кровообращения и дыхательной функции или необратимое прекращение всех функций мозга. Вот почему смерть мозга и сердечная смерть диагностируются как смерть человека. – Я смотрю на судью. – Ваша честь, сегодня мы собрались здесь, потому что Люк Уоррен не оставил пояснений, как он определяет смерть. Но мы знаем, как он определял жизнь. Для мистера Уоррена жизнь означала возможность бежать со своими волками…

Оставив жену и детей дома.

– Лучше всех разбираться в поведении стаи…

При этом понятия не иметь, как поддерживать близость с собственной семьей.

– Плавно интегрироваться в природу…

Пока жена ждала его дома.

– И жизнь никак не означала для него лежание на больничной койке, без сознания, без возможности самостоятельно дышать, без всякой надежды на выздоровление. Ваша честь, вы сами сказали, что мы должны принимать решение в соответствии с тем, чего хотел бы Люк Уоррен. – Делая паузу, я встречаюсь взглядом с Эдвардом. – Люк Уоррен попросил бы нас отпустить его, – заканчиваю я.

Во время первого пятнадцатиминутного перерыва мы с Эдвардом направляемся в туалет.

– Ты в это веришь? – спрашивает он, пока мы стоим у писсуаров. – В то, что сказала адвокат Кары?

– Ты имеешь в виду истории о людях, которые оправились от черепно-мозговой травмы?

Он кивает, смывает воду и направляется к раковине, чтобы вымыть руки:

– Да.

– Не знаю. Но обязательно расспрошу о них нейрохирурга.

Я заканчиваю и обнаруживаю, что Эдвард смотрит в зеркало над раковиной, будто не может понять, кому принадлежит его лицо.

– Послушай, – говорю я, – сегодня не нужно принимать никаких решений относительно отца. Нам нужно просто добиться права принимать такие решения.

Мы идем выпить содовой, прежде чем вернуться в зал суда. Рядом с торговым автоматом за маленьким, утилитарного вида столиком сидит Кара, а напротив нее Циркония и Джорджи.

– Дамы, – приветствую их я и подмигиваю Каре.

Она смотрит в стол, потягивая колу.

– Как поживает твой отец? – спрашиваю я.

Я знаю, что Кара хотела навестить Люка, прежде чем прийти сегодня в суд.

Она прищуривает глаза:

– Как будто тебя это волнует.

– Кара! – возмущенно выдыхает Джорджи. – Извинись перед Джо.

– Если подумать, он должен первым извиниться передо мной. – Она берет свою колу и встает. – Я подожду наверху.

Но Эдвард преграждает ей путь, прежде чем она успевает уйти. Он протягивает сестре пачку «Твиззлерс» из автомата.

– Держи, – говорит он.

– И почему ты решил меня ими угостить?

– Потому что раньше ты была от них без ума, – отвечает Эдвард. – Ты всегда просила меня купить «Твиззлерс» по дороге из школы, когда я останавливался на заправке. Потом откусывала кончики и втыкала в прихваченный из школы пакет молока как соломинку. Ты говорила, что похоже на клубничный коктейль. – Он смотрит на Джорджи. – Мы держали это в секрете от мамы, так как она боялась, что ты пристрастишься к сахару и потеряешь все зубы раньше, чем достигнешь половой зрелости.

С банкой колы Кара не может взять упаковку; у нее свободна только одна рука.

– Я совсем забыла, – тихонько произносит она.

Эдвард засовывает конфеты в ее перевязь.

– А я – нет, – отвечает он.

Больничный адвокат Эбби Лоренцо начинает с того, что вызывает на свидетельское место доктора Сент-Клэра. Он принимает присягу, одним духом перечисляет свою нейрохирургическую квалификацию и выглядит при этом так, словно жалеет, что тратит время на пустяки, хотя мог бы заниматься чем-то более важным, например спасать жизни.

– Вы знаете Люка Уоррена? – спрашивает Эбби.

– Да. Он мой пациент.

– Когда вы с ним познакомились?

– Двенадцать дней назад, – отвечает доктор.

– Не могли бы вы рассказать нам о состоянии мистера Уоррена в тот момент, когда его доставили в больницу?

– Его привезли с места автомобильной аварии, где нашли рядом с машиной. Судя по обстоятельствам на месте происшествия, парамедики предположили, что у него обширная черепно-мозговая травма. Его состояние было оценено на пять баллов по шкале комы Глазго. При поступлении в больницу у него был расширен правый зрачок, слабость с левой стороны тела и рваное ранение на лбу. На компьютерной томографии обнаружили сильный отек вокруг мозга и периорбитальный отек вокруг глаз, и тогда вызвали меня.

– Что происходило дальше? – спрашивает адвокат.

– Мистера Уоррена снова проверили по шкале комы, но он все равно набрал пять баллов…

– Что именно это означает?

– Это неврологическая шкала для измерения наличия или отсутствия реакции после травмы головы. Оценка составляет от трех до пятнадцати баллов, причем три – это пациент в глубокой коме, а пятнадцать – нормальный, здоровый человек. Пятьдесят три процента пациентов с оценкой от пяти до семи через двадцать четыре часа после травмы умирают или навсегда остаются в вегетативном состоянии.

Лоренцо кивает:

– Какое лечение было проведено мистеру Уоррену?

– Экстренная компьютерная томография показала, что у него гематома височной доли и субарахноидальное кровоизлияние, внутрижелудочковое кровоизлияние и кровоизлияния в ствол головного мозга в продолговатом мозге, распространяющиеся в варолиев мост.

– А что это значит для непрофессионала?

– Когда мистер Уоррен поступил к нам, мозг и желудочки мозга у него были наполнены кровью, а также произошло кровоизлияние в те части мозга, которые влияют на дыхание и сознание. Мы ввели ему препарат под названием маннит, чтобы снизить давление на мозг, и сделали височную лобэктомию, то есть операцию, которая позволила мозгу расшириться внутри черепа и убрать отек. Мы удалили гематому, а также часть передней височной доли. После операции он по-прежнему не мог дышать самостоятельно и не приходил в сознание, но правый зрачок начал реагировать на стимулы, а это говорит о том, что отек действительно исчез. Височная лобэктомия означает, что мистер Уоррен, вероятно, потеряет некоторые воспоминания, но