В Индии в самом деле бывает так, что люди умирают внезапно, это жизненный факт, кладбища полны могил. Делать из этого специальную тайну – все равно что вести себя как дети, которые верят, что они тайные, незаконные наследники королей или принцев, потому что не хотят считать себя обычными людьми.

Подробностей было мало: отец погиб во время набега бандитов на железную дорогу, мать умерла через несколько месяцев (от горя, как сказали Виве монахини) – вероятно, только потому, что никто в Англии не знал ее родителей достаточно хорошо. Они уехали очень давно, почти не общались с оставшимися в Англии родственниками и друзьями. Когда немного утихла боль от потери, она ничего не могла ни понять, ни выяснить – знакомая ситуация для многих людей, живущих далеко от дома. Такую вот цену они платят.

Повзрослев, в восемнадцать лет ей отчаянно захотелось найти кого-то, кто мог бы говорить с ней о ее родителях нормально, без поспешных выводов или хитрости. Конечно, тут-то и возник Уильям. Поначалу ей казалось, что это подарок судьбы! Ведь он не только исполнял волеизъявление ее родителей, но и так ей сочувствовал, складно говорил – он был ведущим барристером. К тому же он был неотразим! Они проводили много времени вместе – обеды, долгие прогулки, вечера за бутылкой вина в его холостяцкой квартире на Иннер-Темпл.

При первой встрече он сказал ей, что знал их очень хорошо. Жил с отцом в одном кваде в Кембридже, гостил у них в Кашмире еще до ее рождения.

Он вспоминал Джози, рыженькую и забавную в младенчестве – ее прозвали набобом за властный жест, с которым она отталкивала бутылочку с молоком. В тот вечер, когда Уильям рассказал ей о Джози, он нежно-нежно утер ей слезы, дал немного вина и положил к себе в постель.

Потом, гораздо позже, она совершила большую ошибку, спросив его о матери.

Они с Уильямом поднимались на лифте в его квартиру, когда она внезапно спросила: «А что, у мамы уже было слабое сердце, когда ты знал ее?» Об этом ей когда-то сказала одна из монахинь.

Он повернулся – она помнит все, словно это было только вчера, – и ответил ледяным тоном: «Откуда мне знать? Я был ее душеприказчиком, а не врачом». А когда лифт остановился наверху, возле его аккуратной квартиры, – где он повесит в гардероб свой костюм, положит в коробку уголки для воротничка и лишь после этого приступит к своим холодным, но умелым поцелуям, – он сказал: «И вообще, в конце концов, какое твое дело?» – словно она сунула нос в дела каких-то случайных знакомых.

Даже сейчас она морщилась от досады, вспоминая, с какой покорностью приняла тот упрек. У него был бойкий язык, и он умел им пользоваться. В конце концов ей стало казаться, что она со своей податливостью настолько утратила собственную волю, что отдала ему часть своего языка и половину мозгов.

Она привстала, чтобы стряхнуть с коленей обрезки бумаги. К ней подбежала Талика и передразнила ее, скорчив серьезное лицо.

– Уиуа-джи, не грусти, – сказала она на маратхи. – Солнце светит, и мы пойдем на море.

Пляж Чоупатти был на удивление пуст, когда под вечер Талика, Судай, Талу, Нита и Вива вышли из автобуса. На набережной сидели старики и глядели на море. Поодаль по пляжу медленно бродили несколько семей, ужасно худой пони катал желающих, а под чахлым деревом сидел старый морщинистый йог в набедренной повязке и выделывал со своим телом невесть какие чудеса, чтобы привлечь внимание прохожих.

Поначалу Талика и Нита побаивались и, вытаращив огромные глазенки, цеплялись за «мисс Уиуа».

– Рам, рам. Хелло, хелло, – с благоговением забормотала Талика, словно океан мог ей ответить, потом спросила у Вивы: – Он не обидит меня?

Через несколько минут они, разувшись, уже носились по песку и визжали от восторга. Судай, толстый мальчик, гордо надувал щеки – он уже видел море и до этого, ничего нового, – немного побегал со змеем в руках, но потом положил его, тщательно придавив камнем, и стал уговаривать девочек побегать по воде. Те, подобрав подолы сари, робко зашли в море. Солнце светило сквозь ткань, и малышки казались расцветшими цветами. Какие они милые и нежные, полные невинного удивления – они казались похожими на молодых ланей, впервые пришедших попить воды.

Сначала все пытались запускать своих змеев, но теплый и влажный воздух был почти неподвижен, лишь изредка налетал ветерок. Талика тут же шлепнулась в воду, и ее пришлось вытаскивать и обтирать. Но потом Судай заставил Ниту пробежать шагов двадцать с ниткой, а сам бежал со змеем. И вот под его радостные крики змей взлетел в небо, поймал воздуха и повис там, крутясь, под детское улюлюканье, потом стал было падать, но снова взмыл в огромное голубое небо.

– Я летаю, – кричал толстый маленький Судай, бегая босиком по пляжу, – я летаю!

Через час все проголодались. Под пляжным зонтиком они расстелили простыню. Мальчики побежали купить в небольшом киоске воздушный рис и мягкие лепешки чана бхатура, бомбейские лакомства. Вернулись они с бумажными кульками, где лежали горячий жареный картофель, гороховые пирожки самоса и липкое на вид печенье харфи. Еду выложили на расстеленную простыню, и все уселись в кружок, ерзая от с трудом сдерживаемого восторга.

Когда-то такой маленький пикник напугал бы Виву, в Индии она боялась заразиться: так много болезней – тиф, желтуха, дизентерия – могли таиться в этой безобидной на первый взгляд еде. Но сегодня вокруг нее мелькали маленькие детские ручонки, жадно хватая лакомства, и она забыла про свои тревоги.

Пока они ели, Талика льнула к Виве, как плющ. Взяв маленький кусочек пирожка, девочка тщательно его пережевывала. Возле нее сидела кукла.

– Возьми еще. – Вива протянула ей липкое печенье, которое любила Талика.

Но она покачала головой.

– Ты что, заболела?

– Нет, – ответила девчушка, но когда они поели и Вива встряхнула простыню и снова расстелила на песке, она сразу легла вместе с куклой и закрыла глаза.

Пока Талика спала, остальные дети снова стали бегать и, весело смеясь, тащить за собой красочных змеев. Все выше и выше взлетали змеи, кувыркаясь в небе. «Kaaayyypoooche, – кричали дети. – Мы лучше всех, мы лучше всех!»

Вива бегала по берегу вместе с ними. После ее приезда в Бомбей бывали дни, когда она просто ненавидела город – за то, что он слишком жаркий, слишком многолюдный, слишком вонючий, слишком безжалостный, – но сегодня как можно было не любить его? Прекрасный пляж, на небе солнце, безумное мужество детишек, так легко забывших о своем сиротстве, о своей нищете, живущих в одном из самых немилосердных городов на свете.

К ним прибился бродячий пес: он с веселым лаем носился за змеями, а дети визжали от восторга.

– Осторожнее, ребятки! – крикнула Вива; бешенство было постоянной угрозой в Индии, где в городах бегали стаи собак.

Талика проснулась, удивленно захлопала глазенками при виде пляжа, неба и играющих детей. Положила свою ручонку на ладонь Вивы и снова заснула.