остановились у его машины. Он щелкнул брелоком. Открыл дверцу, приглашая ее сесть, но она не стала спешить.

– Ну, извини, это я так, – она погладила его по щеке. – Я просто хотела спросить: у тебя что, есть повод сходить в ресторан?

– Раньше мы могли с тобой пойти в ресторан и безо всякого повода, – он недовольно захлопнул дверцу. – Хорошо! Если тебе нужен повод, пожалуйста. Разве не повод отметить твою защиту. И, между прочим, о том, что ты защитилась, я узнаю совершенно случайно и от других людей.

– Извини! Я не думала, что это для тебя так важно.

– Как не важно! Могла бы и на защиту пригласить… Так мы едем в ресторан или нет?

– Знаешь, ты меня прости, – Анне уже стала надоедать эта беседа ни о чем. – Нам с тобой больше, наверное, не нужно встречаться.

– То есть как! – крикнул он, и проходившая мимо женщина даже вздрогнула от неожиданности, повернув голову в их сторону. Василий тут же понизил голос. – Что ты хочешь этим сказать?

– Я встретила человека, которого полюбила, и мы скоро поженимся.

– Вот оно как? А меня, значит, ты не любила?

– Наверное, любила. Но ведь любить женатого любовника без каких-либо обязательств с его стороны и любить свободного человека, за которого можно выйти замуж, – немного разные вещи. Не так ли?

– Раньше тебя это почему-то не смущало.

– А раньше я не встречала такого человека. Прости, Вася, я тороплюсь. А за цветы спасибо.

Она пошла вперед, а он крикнул ей вслед:

– А что ты ему скажешь, когда он спросит про цветы?

– Скажу, что мне их подарил в честь моей защиты один хороший друг. – Она остановилась, повернулась к нему, улыбнулась и послала воздушный поцелуй.

Василий со всей злости стукнул носком туфли по колесу. Затем сплюнул и сел в машину.

Анна пришла к самому ужину. За столом уже сидели отец с матерью и Достоевский и живо беседовали друг с другом. Достоевский им рассказывал о школе, в которой преподавал, о своих газетных и журнальных публикациях, наконец, о своей семейной истории. Когда вошла Анна, вся цветущая, с большим букетом алых роз в руках, разговор тут же прекратился и все повернули голову в ее сторону.

– Это кто же тебе такой букет подарил? – поинтересовался отец.

– Шла домой и случайно встретила редактора одного научного журнала. – Анна, переобувшись в тапочки, прошла в свою комнату за вазой, положила цветы на стол, а сама с вазой пошла за водой. – Да ты его, наверное, знаешь, пап. Это Василий Иванов. Он случайно узнал, что у меня прошла защита, и, как говорится, лучше поздно поздравить, чем никогда.

– А что же ты его не пригласила на защиту? – спросила мать.

– Если честно, забыла.

Анна поставила в вазу цветы, погладила кошку Матильду, которая все это время стоически лежала в ожидании, пока ее заметят и погладят, и вернулась на кухню.

– У Ильи настолько богатая семейная история, – восхищался отец, – что потянет на целый приключенческий роман.

– Возможно, когда-нибудь и напишу, если смогу. – Достоевский скромно опустил глаза.

– Не скромничайте, Илья Иванович, – сказала Лидия Валерьевна. – Ваши «Дуэлянты» – великолепная вещь. Не удивлюсь, если по итогам года наша редколлегия выдвинет вас на премию журнала «Новый мир».

– Тогда уж точно отбоя не будет от издательств, – подхватил отец.

– Кстати, и Виктор Алексеевич считает, что у Ильюши – несомненный талант. – Анна светящимися от счастья глазами посмотрела на Достоевского и погладила его по голове. – Как он выразился, в России самородки могут появляться только в глубинке.

– Ну, уж так и самородок, – хмыкнул Достоевский. – Смотрите, перехвалите.

– Ничего! У нас есть таблетки от мании величия, – засмеялся отец.

– Ладно! Давайте ужинать, а то уже все остыло. – Лидия Валерьевна раскладывала по тарелкам жаркое. – Салат берите сами, кому сколько надо.

Некоторое время ели молча. Затем Иван Григорьевич предложил:

– А не тяпнуть ли нам по рюмашечке коньячку, друзья мои? Или водочки? А то как-то всухомятку – не комильфо.

– Можно и коньячку! – кивнул Достоевский.

– Вот и отлично! – Иван Григорьевич довольно потер ладонью о ладонь, встал, достал из бара рюмки и бутылку коньяка.

Когда выпили, Лидия Валерьевна спросила:

– Вы когда уезжаете, Илья?

– Послезавтра. В девять утра уже надо быть в аэропорту. Это же во сколько, кстати, мне нужно от вас выезжать?

– Я тебя отвезу, не беспокойся.

– Спасибо, Иван Григорьевич.

– А вернетесь когда? – продолжала спрашивать Лидия Валерьевна.

– Пока не знаю, – вздохнул Достоевский. – Мне же нужно рассчитаться в школе, доделать всякие дела, собраться, вещи упаковать, арендовать контейнер. Сдать квартиру хозяевам, в конце концов.

– Вы, значит, живете на съемной квартире?

– Ну да! Я же в Болотном всего четыре года живу.

– И что, ты, оказывается, безлошадный… В смысле, бесквартирный малый? – спросил Иван Григорьевич.

– Нет, зачем! У меня есть родительская комната в коммуналке, откуда я, собственно, и переехал в Болотное. А еще у меня в Семиреченске двухкомнатная квартира, которую мне завещали дядя с теткой. Других-то родственников у них нет… Кстати, хорошо, что об этом заговорили. Часть вещей и мебель, которые не очень нужны, я как раз тетке и отправлю.

В ту ночь они почти не спали. Долго лежали, разговаривая вполголоса. Анна переживала, что Достоевский вернется в свое Болотное и забудет про нее.

– Да ты что? Как я могу про тебя забыть, Анюта? Вспомни, я ведь, даже еще не зная о твоем существовании, уже написал твой портрет.

– Помню, – улыбнулась она.

– Это же не просто любовь. Это – судьба, Аня.

– И все равно, поклянись, что вернешься в Москву и женишься на мне.

– Клянусь! Торжественно! Честное пионерское!

Он чуть приподнялся на локте левой руки, а правую поднял вверх в согнутом локте, как пионерский салют.

– Да ну тебя! – стукнула она его кулаком в грудь, он упал на спину и тихо захохотал.

Она также засмеялась, лежа у него на груди. Потом он ее перевернул на спину, горячо поцеловал и провел руками по всему телу, которое задрожало от прикосновения его пальцев.

А в это время старшие Сугробовы, тоже лежа в постели, уже строили планы, где они будут играть свадьбу и кого на нее приглашать.

45

Достоевский присутствовал в качестве эксперта на ЕГЭ по литературе во 2-й школе, затем в своей. Все ученики уже знали, что он проводит в их городе последние дни. А учителя стали относиться к нему, как к школьному достоянию. Всем, кто смог достать номера журнала «Новый мир» с его романом, Достоевский не без радостного возбуждения оставлял свой автограф.