пассаж, Томми почувствовал то же самое вновь. У них это тоже есть, даже сильнее, чем у меня с Марио, и я… Это так совершенно, будто они один человек в двух телах.

На волне внезапной уверенности Марио позвал:

— Анжело, поймаешь меня на тройном?

— Конечно, — откликнулся Анжело. — Чего тянуть?

Марио явственно подобрался. Подавая ему перекладину, Томми глядел на уже раскачивающегося Анжело и думал: «Сейчас Анжело — единственный человек в его мире». Мальчик и сам напрягал мускулы, мысленно находясь рядом с Марио, и мысли молниеносно мелькали в голове, словно облака, мимолетом закрывающие солнце. Хотел бы я ловить его сейчас… интересно, смог бы я… А потом все исчезло, полностью вытесненное сосредоточенностью на Марио, летящем, переворачивающемся… и еще… и еще… Томми практически собственным телом ощутил шок — когда ладони и запястья встретились, сцепились…

Стоящий позади Папаша Тони буднично пробормотал:

— У него снова получилось. Так и знал, что это лишь вопрос времени.

И спросил уже громко:

— Повторишь на представлении?

— Когда будет готов, да, Мэтт? — ответил за парня Анжело.

И Томми ощутил к Анжело прилив расположения, практически любви. «Так держать, Анжело, почти яростно подумал он. — Не давай никому на него давить».

Но если первое утро выдалось неплохим, дальше стало хуже. Основываясь, видимо, на своем горьком опыте, о котором никогда не рассказывал, Марио взял все обязанности по сокрытию происходящего на себя. Томми оставалось лишь послушно принимать железные ограничения времени и мест встреч да старательно подавлять собственные соображения по этому вопросу. Но он все же обижался и ничего не мог с собой поделать.

По обоюдному соглашению — ни разу не высказанному словами, но от этого не менее крепкому — они знали, что созданная связь нуждается в постоянной подпитке. Оба в этом не сомневались, и тот факт, что данное условие не было обговорено вслух, вдвойне усиливал необходимость ему следовать. Найти место и время, которое можно было провести наедине, было нелегко — ни одному из них.

Вопреки распространенному заблуждению о распущенности нравов в передвижных цирках, напряженная кочевая жизнь в сочетании с ежедневной скрупулезной работой не оставляет много свободного времени для разного рода интрижек. В цирке Ламбета романы, конечно, случались и были молча приняты, потому что занятым людям некогда совать нос в дела других. Более того, считалось, что этим самым другим, таким же занятым, есть о чем заботиться, помимо чрезмерного волнения о приличиях. Например, Анжело неровно дышал к Марго Клейн. Все были в курсе — в большей или меньшей степени, смотря насколько хорошо знали Анжело и Марго — и никто не обращал внимания.

Но их случай был кардинально другим, и оба это понимали. Они вечно были вместе — работали, тренировались, ухаживали за костюмами и оборудованием — но никогда одни. Более того у них и предлога толкового не было, чтобы остаться наедине. Вся жизнь их проходила перед бдительными глазами Папаши Тони, Анжело, Бака и «всего долбаного цирка», как выразился однажды Марио в сердцах. Оба с почти детским идеализмом страдали от необходимости вечно выискивать лазейки. Несколько минут, постоянно начеку, в грузовике со «случайно» запертой дверью — вот чем им обычно приходилось довольствоваться. Они как-то умудрились еще раз проехаться между городами, но Марио заявил, что делать это слишком часто опасно. Еще одной рискованной альтернативой был трейлер Сантелли в промежуток между дневным и вечерним шоу: Папаша Тони и Анжело порой уезжали в город на пару часов — поиграть в пинбол или дартс. А так как Марио никогда не высказывал желания к ним присоединиться, то очередной отказ не привлекал лишнего внимания.

И все же обычно их отговорки бывали неуклюжи, а счастливые минуты — секретны. Оба это ненавидели, но ни один не мог противостоять искушению.

Однажды, когда Марио и Томми целую неделю вращались среди других, не в силах даже поболтать с глазу на глаз, они нашли маленький грязный бар в городке в южном Арканзасе. Направившись в заднюю комнату, они хотели лишь поговорить, но владелец, нахмурившись, поинтересовался:

— Сколько лет мальчику?

— Пятнадцать, — так же резко ответил Марио. — В чем дело? Я что, не могу купить братишке газировки, пока пью пиво? Или мне бросить его шататься на улице?

— Не надо было его сюда приводить, — сказал мужчина.

Без дальнейших пререканий он принес Марио пиво, а Томми — бутылку шипучки.

Но Марио шепнул: «Пошли отсюда», и они сбежали, оставив напитки едва ополовиненными.

— Да что с тобой такое, Марио?

— Он нас заподозрил.

— Ладно тебе. Просто в некоторых штатах запрещено приводить детей в бар.

Когда я был совсем маленьким, то в одних штатах родители могли взять меня с собой, а в других — не пускали.

— Есть и другие законы, — пробормотал Марио. — Думаешь, я не видел, как он на нас смотрел?

— Господи! Ты совсем чокнулся! Считаешь, кто-то может глянуть на тебя и все понять? Ты не женоподобный, ничего… Никто не узнает. Просто тебе нравится думать, что ты другой, какой-то особенный, будто люди по одному твоему виду могут сказать…

— Лезь в машину и не болтай глупости!

Приоткрыв дверцу, Марио резко ее захлопнул. Изо всей силы. Прямо Томми по пальцам. Вскрикнув, мальчик согнулся, держась за руку.

— О Боже, — прошептал Марио, едва не плача. — Господи, Везунчик, я не… — и вдруг взорвался в приступе мучительного гнева: — Ты что, не мог шевелиться побыстрее?!

Откинувшись на спинку сиденья, Томми сжимал запястье пострадавшей руки пальцами здоровой, будто пытался помешать жуткой сокрушительной боли взбираться вверх. Все время, пока Марио ехал к маленькой больнице, он мучился тошнотой и отчаянно сдерживал рвотные позывы. В приемном отделении медсестра усадила Томми на высокий стол, а Марио встал позади, положив руку ему на плечо. Почувствовав очередной приступ дурноты, Томми облокотился было на Марио, но стоило войти доктору, как парень резко его оттолкнул.

Каким-то образом Томми умудрился не закричать, когда доктор двигал руку,