После четырех попыток сойтись с разными девушками, закончившихся одинаково неудачно, Федя весь женский род стал глубоко презирать и серьезных отношений больше ни с кем заводить не желал. Пустился было в «просто секс», но любительницы последнего едва не отбили у него напрочь естественную физиологическую потребность. За пару лет «просто секса» он такого навидался, чего его самая изощренная фантазия представить не могла. Но больше всего – больше групповух и прочего непотребства – в память врезалась одна сцена: он свалился с температурой под сорок, в бреду и в поту. Открыл воспаленные глаза от какого-то непонятного беспокойства и обнаружил… что на нем трудится страшненькая панковатая девица, ни лица, ни имени которой он вспомнить не смог! Увидела, поблядушка, что предмет находится в рабочем положении (чему виной была исключительно температура под сорок), и решила свое удовольствие поиметь!

Федя свой любовно-сексуальный опыт подытожил: все они одинаковы, все ненасытны и все так и норовят мужиком попользоваться! Хоть деньгами, хоть… Но особенно деньгами!

И потому, разглядывая у дискотеки красивых, дорого и вызывающе одетых телок, которые ему не принадлежали и принадлежать не могли, Федя ненавидел их страстно. Все они были куплены, куплены с потрохами, со всеми этими соблазнительно выглядывающими из глубоких вырезов сиськами, с этими аппетитными попками, туго обтянутыми микроскопическими юбками, с этими нежными ляжками, нахально сотрясающимися при каждом шаге на высоченных каблуках! Куп-ле-ны!

Но – не им.

Эти роскошные самки принадлежали отвратным, самодовольным, жирным и старым богачам. По той простой причине, что у них есть деньги. Наворованные. Те самые деньги, которые никак не даются Феде в руки. Как и красивые, дорого упакованные, вернее, распакованные, услужливые девочки.

И от этого хотелось выть. Это было в высшей степени несправедливо. Это было еще обидней, чем неоцененные таланты.

Именно тогда он произнес фразу, предопределившую его дальнейшую жизнь: «Это несправедливо, – сказал Федя, – что красивые девочки трахаются со старыми богатыми уродами. Красивые девочки должны трахаться с красивыми мальчиками. Такими, как мы. Правда, мужики?»

И в блеске ответных взглядов троих верных щенков загорелась заря его новой жизни.

– От скуки, значит… – Алексей решил, что пришла пора подытожить разговор. – Итак, Антон, у тебя есть два варианта: либо ты мне веришь и делаешь так, как я сказал; либо ты мне не веришь и бежишь бегом меня закладывать своим. Только запомни: в этом случае ты не доживешь и до вечера. Теперь выбирай.

– А чего это ты такой добрый? Чего это ты пришел мою жизнь спасать?

– Слушай, малец, ко взрослым надо на «вы» обращаться… А ты, значит, думаешь, что всем на всех наплевать, как тебе? Ты думаешь, что мир вот так именно устроен: каждый за себя, а остальных можно в штабеля складывать и по ним идти вперед, к своим паскудным деньгам, которые ты потом прокутишь в один день с девками? Или девки тебя уже не интересуют, перетрахался? Что ж тебя интересует, безмозглый ты мой?

– Деньги. Деньги – это власть, – серьезно ответил Нахаленок.

– Власть над швейцаром, который тебя пустит туда, куда не пускает других? Власть над официантом, который тебе жрать принесет и туфлю оближет заодно? Власть над продажными девками, которые тебе все остальное оближут за деньги? Шмотки купить? Машину? Что еще? На острова съездить? Ладно. А дальше? Вот представь, у тебя все это есть: жрачка, шмотки, машины, цепь в пять кило золота на шее, красивые девки, острова, пальмы, дача-крепость под Москвой… Ну и с кем ты на даче жить будешь? Со шлюхами? Да они тебе обрыднут через месяц. С кем на острова поедешь? С друзьями? Да нет у тебя друзей, мальчик, у тебя есть только подельники, которые готовы тебя разменять при первой же игре! Чем душу заполнишь? Чем жить будешь? Своим отражением в зеркале с цепью до пупа и прикидом от Версаче? И сколько ты так протянешь, онанируя и кончая от своих «денег» и своей «власти»? Чего я такой добрый, спрашиваешь? Проще пареной репы: жаль мне тебя. Тебя твоя мать жалеет? Уж наверняка. Жалеет, потому что любит. Вывод простой: не все деньгами меряется.

– Вы, что ль, тоже меня любите? – ухмыльнулся Нахаленок.

– Вот дурень… Я тебе объясняю то, чего твои куцые мозги никак не усвоят: не все деньгами и шкурными интересами меряется. Впрочем, как хочешь. Я тебе сказал: у тебя два варианта. Выбирай.

– Есть еще третий…

– И какой же?

– Сбежать, – Антон тоскливо посмотрел в окно.

– Беги. Уже придумал куда?

– Нет… Но можно спрятаться где-то, потом за границу…

– Ну-ну. Тебя мама до сих пор супчиком кормит, куда же это ты собрался? Один, без языка, без денег? Что-то у тебя, конечно, есть, но ты быстро потратишь. А дальше? Работать ты не умеешь, образования у тебя нет, никто тебе не поможет, и никому ты там не нужен. Ни родителей, ни друзей – никого. Оно тебе надо?

– Ага, лучше в тюрьме сидеть! Да вы знаете, сколько мне дадут?

– Это как повернется. За помощь в поимке опасных преступников тебе могут сильно скостить… В общем, Антон, тебе решать. Я все сказал, можешь вытряхиваться из машины. Встретимся на месте, если решишься. Не забудь, как и что делать. Главное, сразу падай!

Нахаленок выползал из машины нерешительно, как будто что-то хотел еще спросить или что-то хотел получше понять, в чем-то удостовериться… Но, так и не сказав ни слова, закрыл за собой дверцу «Нивы» и ушел к подъезду, не обернувшись.

Кис проводил его взглядом, качая головой. Он сильно рискнул, пустившись в откровения с мальчишкой, но выбора у Алексея не было: ему одному не уберечь пацана, если тот сам себе не поможет. А уберечь хотелось: в его глупой и озорной беспечности было что-то симпатичное, что-то от шалопая Ваньки… Теперь, если Нахаленок его заложит Артисту, весь план Киса провален.

Но Кис был уверен, что не заложит. Не оттого, конечно, что просветлился, слушая Кисову проповедь, но просто сдрейфит: Кис ведь пообещал, что малец до вечера не доживет, если наябедничает… И, кстати, так оно и будет. И парнишка должен почувствовать своим хитрованским нутром, что детектив не блефует…

Помнится, в годы его юности ходила такая тупая шутка: «Темнота – друг молодежи». Кис уже давно не молодежь, но темнота нынче ему действительно будет другом.

Он еще раз посмотрелся в зеркало: ну, на Стасика он, конечно, никак не похож, но ведь бандиты нисколько не сомневаются в том, что на этой даче прячется Стасик, следовательно, ничего не подозревают и в темноте не разберутся, а крепко приклеенная бородка свою роль сыграет.

Кис погасил свет. Полвторого ночи. Пора. Он открыл ставни двух окон, пустив в комнату немного ночного света от луны и отдаленного фонаря: чтобы у бандитов не возникло соблазна зажечь верхний свет.

– Ну что, мужики, все путем? – спросил он в пространство. И, получив из пространства утвердительный ответ, сообщил: – Тогда я отправляюсь в койку.