– Я старый кретин.

– Ты слишком мягок к себе.

– Я…

– Открой словарь синонимов, тебе будет легче. На нижней полке, темно-синий.

– Стерва.

– За что ты меня и любишь. – Спина не шелохнулась, пальцы не остановились. Ледяная вода за шиворот.

– Я раскаиваюсь.

– Я не поп, грехи не отпускаю.

– Саша…

– Для тебя – Александра Кирилловна!

– Кириллна, ты меня доведешь!

– Я не общество поддержки слепых и доводить тебя никуда не собираюсь.

– Почему ты надо мной издеваешься?

– Тебе это нравится. Мне – тоже.

– Откуда ты знаешь, что я тебя люблю?

– Выгляни в окошко: откуда ты знаешь, что погода плохая?

Он начал заводиться. Что верно, то верно, ему нравилась ее манера дерзить.

Его рука легла на теплое шелковое плечо. Плечо ее сбросило.

– Саша… я серьезно… прости меня, – все еще смирно проговорил Кис.

– Бог простит.

– А я тебе цветы принес…

– Можешь подмести ими пол…

– И коньяк…

– Можешь помыть им посуду…

– Саша…

– Ты мне мешаешь.

– Саша, я был не прав.

– Ты о чем?

– Ну, я был не прав, когда…

– Когда – что?

– …когда ушел, отказался…

– Разве я тебе что-нибудь предлагала, кроме кофе?

– Кончай, Александра! Перестань придуриваться! Я же тебе сказал: сдаюсь, признаю, что был не прав! Я…

– Ты не «был не прав», ты всегда не прав!

– Я тебя люблю и…

– Катись к черту!

– Ну повернись…

– К чертовой матери!

– Повернись ко мне…

– К чертовой бабушке!

– Иначе я тебя сам поверну!

Пауза. Тишина. Напряженная спина.

Потом холодно-надменно-капризное:

– У меня работы еще на сорок минут. За это время ты можешь, на выбор, убраться отсюда со своим веником и средством для мытья посуды или пойти на кухню и приготовить чего-нибудь поесть, там в холодильнике полно. Но только чтоб больше я тебя не слышала!

– Не выйдет. Ни то ни другое.

– То есть?

– Я не могу.

Он не видел, но знал, что тонкие черные брови изогнулись в вопросе.

– Я хочу тебя.

Она не шелохнулась. Но вдруг одеревенела нежная шея.

– Я хочу тебя так, что не могу пошевелиться.

– Ну и не шевелись… Останемся без ужина, будешь сидеть голодный, – буркнула Александра.

Кис просунул руки вперед и сомкнул их у нее на груди.

– Нет, прямо сейчас, – выдохнул он в ее щекочущие пряди.

Он ощутил, как напряглось ее тело под его руками. Он разомкнул руки и положил их ладонями на ее живот.

Он впервые прикасался к Александре так. И сейчас, прижав ладони к этой мягкой, незащищенной части тела, почувствовал, как его мгновенно подхватила черная спираль смерча, разметывая плоть в клочья, пронизывая мозг электричеством, высосав из его легких воздух так, что, казалось, невозможно было сделать вдох…

Александра сидела слишком прямо, пальцы ее все еще пытались терзать клавиатуру, но Кис видел на предательском экране череду бессмысленных букв, выползавших из-под потерявших контроль рук… Он чувствовал, как она сжалась, не желая сдаваться, но в этом жестком, напряженном теле он все же различил волну, словно оно сконцентрировало всю свою жизненную энергию там, под его руками, словно все соки этого растения ринулись ему навстречу, вовлеченные в круговерть поднявшегося в нем огненного смерча.

Он развернул ладони пальцами вниз и медленно, крепко прижимаясь к шелковой рубашке, повел их книзу.

– Уйди! Я работаю! – В голосе Александры послышались отчаянно-злые слезы.

Кис опрокинул ее вместе со стулом себе на колени. Заглянул в лицо: слух не обманул его, в темных глазах стояли слезы, и она старалась отвернуться от него.

Выгреб из стула, усадил к себе на колени. Сжал изо всех сил запястья, потому что Александра была явно намерена улизнуть. Она молча пыталась выбраться с Кисовых колен – он не пускал. Борьба закончилась в его пользу, она обмякла и затихла, ссутулившись у него на коленях. Слезы медленно ползли по побледневшим щекам.

– Не надо, не злись, – тихо сказал он. – Просто я не сразу оценил твой жест… Ты же знаешь, мужчины – тугодумы и консерваторы…

– Или тебе понравилось, что тебя упрашивали!

– Понравилось, – признался Кис. – Тем более что упрашивала ты…

– Ломался, как девица!

– Ну уж, не стоит преувеличивать! Я все-таки ломался, как мужчина!

– Называл подачкой!

– Я просто неправильно выразился, ты же знаешь, у меня лексикон бедный, не то что у некоторых журналисток, но я на самом деле хотел сказать: «Подарок»… Даже, пожалуй, хотел сказать: «Драгоценный дар»…

– Я должна была умолять тебя о милости!

– Это было так приятно…

– Признайся, тебе доставило удовольствие меня унизить! – всхлипнула она.

– Конечно…

– Мерзавец!

– Согласен.

– Негодяй!

– Видишь, и без словаря синонимов обошлись…

– Я тебя ненавижу!

– Разумеется. Я тебя тоже.

Кулачок стукнул его в плечо.

Кис кулачок поймал, прикоснулся губами, потом щекой…

Ее губы задрожали в новом приступе плача. Но хитрый персидский глаз уже заблестел проказливо из-под нависших на лоб каштановых волос.

Ах, плутовка! Он сгреб ее, отнес на диван, принес по молчаливому требованию носовой платок, на который Александра указала ухоженным ноготком, дружески подержал за плечи, ожидая, пока она успокоится…

И не успел опомниться, как был опрокинут, а плутовка уже сидела верхом, нетерпеливо срывая с него рубашку; пуговицы отскакивали с хулиганским треском, и наконец Александра, торжествуя, добралась до его волосатой груди. Припала; осыпала поцелуями; зарылась в шерсть. Пальчики, как паучки, проползли сквозь заросли, поскребывая коготками…

Он умирал. Он не верил, что это правда.

– Если бы я была блошкой, я бы поселилась здесь навсегда, на твоей коже, среди этих волосков, – простонала она, – и я бы пила твою кровь на завтрак, как апельсиновый сок….