Дождь был недолгим, и, когда Ярик с Рутой вернулись в дом, он почти прекратился. Всю дорогу Ярик напряженно молчал, и Рута чувствовала нарастающую тревогу. Она невольно подумала о том, что с тех самых пор, как только они перешагнули порог этого оранжевого домика, у нее где-то глубоко внутри изредка тренькал некий Тревожный Колокольчик. В последний раз он давал о себе знать, когда Митрич подцепил Ласку. Рута знала, что интуиция почти никогда не подводила ее, и это пугало ее, потому что предчувствия были не из лучших. А поскольку сейчас робкое треньканье Колокольчика превратилось в мелодичный перезвон, который не умолкал ни на секунду, она понимала, что нужно действовать. И чем быстрее, тем лучше. Два дня, сказал Ярик. Что ж, пусть будет два дня, но ни минутой больше.

Ярик куда-то ушел, и Рута решила поговорить с Диной. Девушка нашла ее на кухне.

– Как вода? – не глядя на нее, вежливо поинтересовалась Дина, доставая из пакета замороженные куски мяса.

– Нормально. – Рута прислонилась к косяку. Некоторое время она молча наблюдала за женщиной, потом спросила:

– Как твоя мама?

Дина бросила на нее быстрый взгляд:

– Тоже нормально. Если парализованный человек может чувствовать себя нормально.

– Очень рада, – с расстановкой произнесла Рута и скрестила на груди руки. – В таком случае, у меня для тебя новость – твоя мать снова может двигаться.

На короткое мгновение Дина замерла, потом принужденно рассмеялась:

– Этого не может быть!

– Может! – вырвалось у девушки. Ей стало жарко. Она успела заметить, как сверкнули глаза Дины. Вздохнув поглубже, Рута на одном дыхании рассказала ей о том, как Бабуля дотронулась до нее своей рукой.

После рассказа воцарилось молчание. Рута была раздосадована. Она внимательно следила за выражением лица Дины и не уловила ничего подозрительного. Дина молча поправила выбившуюся из-под платка прядь и как ни в чем не бывало принялась резать листья салата.

– Этого не может быть, – после долгой паузы сказала она, яростно работая громадным ножом. Голос ее звучал враждебно, почти злобно. – Она лежит без движения уже четыре с половиной года. И если хочешь, мы вместе с тобой сходим наверх и ты убедишься в этом. Хочешь? – Дина бросила нож в раковину и уставилась на Руту. Девушка невольно отпрянула назад, чувствуя, что оказалась в совершенно глупом положении.

– Тебя что-то смущает, Рута? – Губы Дины раздвинулись в улыбке, и Рута неожиданно для себя отметила, что они у нее с некоторых пор стали более яркими и свежими. Может, она стала пользоваться косметикой?..

– Хорошо, пойдем, – вдруг сорвалось с губ девушки.

Дина словно ждала этого: сняла передник и проворно вышла из кухни. Рута едва поспевала за ней. Они поднялись по скрипучей лестнице и оказались перед комнатой Бабули.

– Прошу, – саркастически произнесла Дина, открывая дверь. Рута с замершим сердцем зашла внутрь.

Маргарита Ивановна лежала (впрочем, как и всегда) навытяжку, как оловянный солдатик, уставившись мертвым взором в растрескавшийся потолок. Вонь стояла такая, что у Руты закружилась голова. Дина шагнула к кровати и, прежде чем девушка попыталась что-то сказать, резким движением сорвала со старухи одеяло. Та осталась лежать в одном исподнем не первой свежести, желтые усохшие руки и ноги неуклюже торчали в стороны, как у утопленника.

– Ну, любуйся. Хочешь, ткни в нее костылем, проверь, – предложила Дина, сверля Руту взглядом. – Или хочешь, я сброшу ее на пол. Посмотрим, сможет ли она шевелиться.

– Зачем ты так, Дина? – испуганно забормотала Рута. Веки старухи пришли в движение, и она открыла глаза.

– Все нормально, мама! – заорала Дина, поднимая с грязного пола одеяло. Рута увидела, что оно сплошь покрыто грязно-желтыми разводами, и почувствовала тошноту.

– Лежи спокойно, скоро я принесу тебе обед, – раздельно проговорила Дина, заботливо подтыкая одеяло с разных сторон.

Бабуля беззвучно зашамкала, словно соглашаясь с дочерью, что обед – отличная идея.

«Меня сейчас вырвет», – с каким-то ужасом подумала Рута и выскочила из комнаты.

– Обед будет через полчаса, Рута, – раздалось ей вдогонку, но почему-то в этот момент девушке меньше всего хотелось есть.

…На обед было жареное мясо с подливой и молодым картофелем. В этот раз Ярик сел отдельно от Руты, поближе к Дине. Митрич вообще не вышел обедать, и Руте пришлось отнести тарелку ему наверх.

– Ты что, решил устроить голодовку? – слегка улыбнулась она, ставя тарелку с мясом на стол. Митрич исподлобья посмотрел на нее, и девушка поняла, что шутка не удалась. Она присела рядом с юношей, подумав, что, несмотря на быстрое выздоровление, Митрич выглядит как побитая собака: тело сгорбилось, потухший взгляд устремлен в никуда.

– Спасибо, – выдавил он и, подвинув к себе тарелку, стал вяло жевать.

– Ярик сказал, что через два дня мы уйдем отсюда, – после некоторого молчания сказала Рута. Митрич молча кивнул, глядя в окно. Рута вздохнула и поднялась. – Приятного аппетита.

– Мы никуда не уйдем отсюда, – внезапно произнес Митрич. – И Ярик, между прочим, это чувствует. Просто он еще не до конца осознал это. – Он ковырнул вилкой кусок мяса, и на лице его появилось выражение отвращения, к которому примешивалась мертвая безысходность. – Страх и трепет нашел на меня, и ужас объял меня. И я сказал: «Кто дал бы мне крылья, как у голубя?.. Я улетел бы и успокоился бы…»,[3]– еле слышно проговорил он и, перехватив удивленный взгляд Руты, пояснил: – Не обращай внимания. У меня в последнее время слишком… дурные предчувствия. – Митрич отодвинул тарелку с недоеденным мясом и сказал: – Извини, Рута, но что-то кусок в горло не лезет.

Когда девушка, недоумевая, ушла, Митрич встал у окна, опершись кулаками на стол.

За окном появилась Дина. Напевая что-то, она вынесла к колодцу корзину с грязным бельем. Наблюдая за ее возней, Митрич не мог не обратить внимания на некоторые изменения, происшедшие с этой женщиной. Она прямо вся светилась от счастья, с лица не сходило радостное выражение, делая ее привлекательной, да и вся фигура стала более подтянутой, будто каждый день невидимый скульптор тщательно отшлифовывал и полировал ее тело.

Дина стала ворошить белье, вроде бы что-то отыскивая. В конце концов она выудила рубашку Ярика, и лицо ее расплылось в счастливой улыбке. В следующий момент она сделала то, отчего у Митрича полезли глаза на лоб – воровато оглянувшись по сторонам, женщина принялась обнюхивать рубашку. Делала она это жадно и торопливо, как лиса, напавшая на след кролика.

Митрич шагнул в глубь комнаты, чувствуя, как предательски задрожали ноги. Он подсознательно чувствовал, что Дина ни в коем случае не должна была видеть, что он наблюдает за ней. Из глубины комнаты ему была видна только макушка женщины. Судя по громыханию ведра, она набирала воду из колодца.