— Да, — твердо сказал Печерский, — именно ради тебя самого. Никто не достоин любви так, как ты.

— Если бы все в жизни делалось по справедливости, мы бы жили в другом мире, — засмеялся доктор, — но я попробую последовать твоему совету. Мне пора. А ты что будешь делать?

— Отведи меня в беседку, — попросил Михаил.

Друг выполнил его просьбу и оставил графа в беседке, увитой лозой дикого винограда в самом дальнем конце сада, где Михаил проводил многие часы. Граф запретил и Аннет, и Сашке приходить к нему, если не нужно было отправляться в дом. В одиночестве молодому человеку было лучше. Он сидел, подставив лицо лучам уже холодного, почти зимнего солнца, и перебирал в памяти воспоминания. Граф вспоминал боевых друзей, Алексея Черкасского, дядюшку и кузин, но больше не разрешал себе думать о маленькой цыганке из английского поместья. Теперь он был недостоин этой девушки, она должна была стать счастливой без него.

Михаил вернулся мыслями к сегодняшнему разговору с другом. Тот назвал его слабым человеком. Действительно, Серафим уже много раз начинал разговор о необходимости заняться восстановительной гимнастикой. Но Михаил не видел в этом пока никакого смысла. Зачем становиться богатырем, если ты все равно не можешь шагу ступить без посторонней помощи. Но может быть, Серафим прав, и дело не в физической крепости, а в том, что Мишель опустил руки и сдался, позволил беде взять над собой верх? Он уже больше не верил, что когда-нибудь прозреет. В нем умерла вера, потом его покинула надежда, а любовь граф сам выгнал из своего сердца, запретив возвращаться. Граф Печерский поставил на своей жизни огромный, жирный, черный крест и больше ничего не хотел.

Вздохнув, молодой человек поднялся и, ощупью держась за столбики беседки, спустился с крыльца. В четырех шагах от беседки начиналась высокая каменная стена, отделявшая их сад от территории соседней виллы. Держась за стену, он мог ходить самостоятельно. Последнее время граф делал это все реже и реже, но сегодня, пристыженный словами друга, решил все-таки походить вдоль стены. Сделав первые шаги, Михаил остановился, ему показалось, что с той стороны ограды, где никого никогда не было, он услышал шаги. Действительно, по саду кто-то ходил. Обостренным слухом незрячего граф различил шаги двух человек. Скорее всего, шли женщины, песок под их ногами тихо шуршал, значит, на женщинах были легкие туфли без каблуков. Женщины подошли почти вплотную к стене, у которой он стоял, а потом скрипнули деревянные ступени.

— Тетушка, я, наверное, останусь здесь в беседке, — по-английски произнес поразительно красивый голос, в котором, как струи темного вина, льющиеся в хрусталь бокала, переливались бархатные ноты контральто и звенели колокольчики солнечного сопрано.

— Как хочешь, девочка моя, — ответил женский голос. — Ты будешь заниматься или сегодня отдохнешь?

— Заниматься я не буду, может быть, немного попою для себя, — ответила молодая женщина. — Вы можете пойти отдыхать.

— Нет, я пойду к дону Эстебану, мы собирались посмотреть, в каком состоянии служебные постройки на вилле, — ответила та, кого называли «тетушкой».

— Он понимает ваш испанский? — лукаво поинтересовалась молодая, и «тетушка», смущенно хмыкнув, пролепетала:

— Дон Эстебан говорит, что я говорю уже достаточно хорошо, что не так — он поправляет, и учит меня новым словам.

— Как славно, — почти пропела молодая женщина, и граф решил, что у нее поистине удивительный голос.

Шаги «тетушки» прошелестели по песку и начали удаляться. За стеной воцарилась тишина. Михаил боялся дышать, чтобы не вспугнуть девушку. В его унылой жизни это было целое приключение. И вдруг незнакомка легко откашлялась и запела. Это было настолько потрясающе прекрасно, что граф даже не понял, что певица поет «Аве Мария». Он не понимал латинских слов, но голос был так божественно хорош, что молодой человек даже не мог дышать. Это был зов веры, просящий Небесную Царицу помочь всем страдающим на земле, и ему, Михаилу, тоже. И молодой человек поверил, что Дева Мария пошлет ему исцеление, и он снова станет прежним. Надежда на возрождение вновь появилась в его душе, как будто и не покидала ее. И только мысли о любви граф по-прежнему гнал от себя. Он так и стоял, прижавшись лбом к каменной стене, а по его щекам текли слезы.

Девушка допела, ее голос взял последние ноты и затих. Михаил страшно испугался, что певица сейчас уйдет и все кончится: вера и надежда вновь покинут его, и он навсегда останется в своей черноте, только еще более безысходной, чем до этого волшебного момента. Однако шагов не было слышно, певица оставалась в беседке. Но вот заскрипели доски, легкие шаги раздались совсем рядом, и волшебный голос произнес по-английски:

— Кто здесь? Я чувствую ваше присутствие. Вы плачете.

Михаил задохнулся от неожиданности, но нужно было что-то отвечать, и он сказал первое, что пришло в голову:

— Я — русский офицер, раненный в войне с Наполеоном. Вместе с моим другом доктором мы снимаем эту виллу. Вы правы, я плачу, потому что ваш голос проникает прямо в сердце. Но вы, наверное, это и сами знаете?

— Меня хвалили, хотя таких слов мне никто не говорил, — ответила девушка. — Но вы не назвали свое имя.

— Простите, мисс, — извинился Михаил. — Меня зовут граф Михаил Печерский.

— А я Кассандра Молибрани, пою в миланском театре Ла Скала, сейчас приехала сюда на отдых перед премьерой новой оперы.

— Примите мое восхищение, сеньорита, я никогда не слышал такого божественного голоса, — искренне сказал Михаил, поглаживая шершавый камень стены напротив того места, где стояла певица.

— Наверное, неловко так разговаривать, стоя за стеной, — предположила девушка, — чуть дальше в стене есть маленькая калитка, по-моему, она закрыта на засов с моей стороны. Сейчас я открою.

Михаил ужаснулся. Сейчас эта волшебница войдет и увидит его, такого жалкого в своей слепоте. Нужно было ее немедленно остановить. Но шаги девушки уже прошелестели в направлении калитки, заскрипел давно не смазанный замок, и звук шагов начал приближаться к Михаилу, пока не замер прямо перед ним.

— Ну, вот и я, — весело произнес дивный голос.

Михаил вытянул вперед руку и уперся в теплую кожу. Под своей ладонью он услышал удары сердца девушки и отпрянул.

— Простите, — сказал граф, почувствовав, что это — конец, — я ничего не вижу.

Кассандра молча стояла перед высоким красавцем с лицом Адониса, с блестящими каштановыми кудрями и большими, яркими синими глазами, смотревшими мимо нее. Впервые за все время ее мучительных попыток вспомнить лицо обладателя синих глаз, ей встретился красавец с такими глазами. Но это было ужасно: такой молодой, красивый и добрый молодой человек был слеп. Он нервничал, и Кассандра слышала его тревожные мысли о том, что он жалок и не хочет, чтобы девушка видела его таким. Граф жестом слепого вытянул вперед руку и уперся в грудь девушки. Он тут же отпрянул, но Кассандра успела почувствовать бездну отчаяния и беспросветную черноту, в которой жил молодой человек. Взглянув на мокрые щеки, которые Михаил не успел вытереть, девушка поняла, насколько того поразило ее пение.