Адрес. Координаты. Код к замку. Я закрыла глаза на мгновенье, обдумывая варианты.

– А может, это дата? – В конце концов, все четыре подсказки представляли собой цифры, точнее, однозначные числа. Будь это код к замку или координаты, числа были бы, скорее, двузначными. Но если это дата…

То на первое место должна встать единица – или ноль. Итого из комбинации 1–1–0–8 получаем 118.

– Одиннадцатое августа, – предположила я, а потом прокрутила в голове возможные альтернативы. 0811. – Восьмое ноября. – 181. – Восемнадцатое января.

Наконец я добралась до последнего варианта – единственной неупомянутой даты.

У меня перехватило дыхание. Нет, это вряд ли случайность. Таких совпадений вообще не бывает.

– Восемнадцать-десять – восемнадцатое октября, – проговорила я и шумно втянула воздух. Все тело вдруг сковало напряжение. – Мой день рождения.

Есть у меня одна тайна, сказала мне мама два года назад, в мой пятнадцатый день рождения, за считаные дни до своей смерти, – о том дне, когда ты появилась на свет.

– Нет. – Джеймсон резко выпустил мои руки.

– Да! – возразила я. – Я родилась восемнадцатого октября. А еще моя мама…

– Она тут вообще ни при чем. – Джеймсон сжал ладони в кулаки и отошел в сторону.

– Джеймсон? – окликнула я его, и сама слабо понимая, что тут происходит. Если Тобиас Хоторн выбрал меня из-за некоего события, произошедшего в мой день рождения, оно явно не было рядовым. И это еще слабо сказано. – Возможно, вот она, разгадка! Может, судьба свела твоего дедушку с моей мамой, когда у нее начались схватки? Может, она оказала ему какую-нибудь услугу, пока была беременна мной?

– Замолчи, – отрезал Джеймсон, и это слово будто хлестнуло меня. Он смотрел на меня с омерзением – так обычно глядят на уродцев, от одного вида которых к горлу подкатывает тошнота.

– Что вообще…

– Никакая это не дата.

Неправда, упрямо подумала я. А что это еще такое, по-твоему?

– Такого ответа быть не может, – продолжал Джеймсон.

Я шагнула к нему, но он отскочил. Кто-то легонько коснулся моей руки. Грэйсон. Прикосновение было почти невесомым, но я отчетливо поняла, что тем самым он просит меня не лезть на рожон.

Но почему? Что я сделала не так?

– Эмили умерла год назад, как раз восемнадцатого октября, – напряженным голосом сообщил Грэйсон.

– Вот ведь ублюдок поехавший, – процедил Джеймсон. – Устроить такой цирк – с подсказками, завещанием, с ней – и все ради этого? Отыскать незнакомку, рожденную в тот же день, чтобы через нее передать сообщение? И какое, вот это вот?

– Джейми…

– Не о чем нам разговаривать. – Джеймсон перевел взгляд с брата на меня. – Да пошло оно все. С меня довольно.

Он зашагал прочь, в ночную тьму.

– Куда ты? – крикнула я ему вслед.

– Поздравляю, Наследница, – ответил он, хотя тон был пропитан чем угодно, только не радостью. – Повезло вам родиться в правильный день. Тайна раскрыта.

Все наверняка не так просто. Иначе и быть не может. Вряд ли дело лишь в том, что я родилась в тот же день. Этого мало. А как же мама? О какой тайне она упомянула в мой пятнадцатый день рождения, за год до смерти Эмили? И как тогда понимать письмо, оставленное мне Тобиасом Хоторном?

Прости меня.

За что ему передо мной извиняться? Нет, он не мог выбрать меня лишь из-за даты рождения. Этим история не исчерпывается.

В ушах снова зазвучали слова Нэша:

Ты – стеклянная балерина – или нож.

– Мне жаль, что так вышло, – проговорил Грэйсон. – Джеймсон не виноват, такая уж у него натура. Как не виноват он и в том… – казалось, непобедимому Грэйсону Хоторну вдруг стало невыносимо трудно подбирать слова, – …что все вот так закончилось.

На мне по-прежнему было нарядное платье. А волосы были уложены в точности как у Эмили.

– Надо было это предвидеть, – продолжал Грэйсон голосом, севшим от эмоций. – Впрочем, я ведь предвидел. Уже на оглашении завещания я понял, что все из-за меня.

Мне вспомнилось, как Грэйсон ломился в мой гостиничный номер в тот вечер. Он тогда был вне себя от злости, требовал признаться, как я все это устроила.

– О чем вы вообще? – спросила я, силясь высмотреть ответ в выражении его глаз. – При чем тут вы? И не говорите, что вы и впрямь убили Эмили.

Между прочим, никто – даже Тея – не называл смерть Эмили убийством.

– Но это правда, – настойчиво произнес Грэйсон. Голос у него подрагивал от напряжения. – Если бы не я, она бы там не оказалась. И не прыгнула бы.

Прыгнула. Во рту у меня пересохло.

– Там – это где? – тихо спросила я. – И как это все вообще связано с завещанием вашего дедушки?

Грэйсон пожал плечами.

– Наверное, надо вам обо всем рассказать, – произнес он, выдержав долгую паузу. – Может, к этому-то все и шло изначально. Может, вы в той же мере загадка, что и… наказание. – Он опустил голову.

Нет, Тобиас Хоторн, я не твое наказание, пронеслось в голове. Но Грэйсон не дал мне возможности сказать это. Он снова заговорил, и остановить его было невозможно:

– Мы знали ее всю жизнь. Мистер и миссис Лафлин проработали в поместье не одно десятилетие. Их дочь с внучками раньше жила в Калифорнии. Девочки приезжали погостить дважды в год – на Рождество, вместе с родителями, и летом, уже одни, недели на три. Зимой мы редко виделись, а вот летом всегда играли вместе. Можно это сравнить с поездкой в лагерь. Там у тебя появляются друзья, с которыми ты видишься всего раз в год и которым нет места в твоей обыденной жизни. Такими для нас и были Эмили с Ребеккой. Они были совсем на нас не похожи. Скай говорила, что это все потому, что они девочки, но мне всегда казалось, что настоящая причина в том, что их всего двое, и Эмили родилась первой. Жизнь в ней била ключом, и родители вечно опасались, как бы она не перегрузила себя. Ей разрешали играть с нами в карты – или в другие спокойные, домашние игры, но слоняться по улице или бегать ей запрещали.

Она вечно просила у нас то одно, то другое. Это стало своего рода традицией. Эмили отправляла нас на охоту, и тот, кто первым отыскивал то, что ей было нужно – чем сложнее и необычнее были поиски, тем лучше, – тот и выигрывал.

– Выигрывал что? – уточнила я.

Грэйсон пожал плечами.

– Мы же братья. Нам важна победа, а не трофеи.

Уж это я уже успела заметить.

– А потом Эмили сделали операцию, – проговорила я. Об этом мне рассказывал Джеймсон. А еще упомянул, что после этого ей захотелось жить.