Джеймсон с самого начала говорил, что я особенная. А я только теперь поняла, до чего же сильно мне хотелось верить, что так и есть, что я вовсе не невидимка и не пустое место. Мне хотелось верить, что Тобиас Хоторн увидел во мне что-то такое, что убедило его в том, что я справлюсь, что выдержу пристальные взгляды, свет софитов, ответственность, разгадаю загадки, не испугаюсь угроз – что меня это все не сломает. Мне хотелось играть важную роль.

Быть стеклянной балериной или ножом я не желала. Я хотела доказать, хотя бы самой себе, что чего-то сто́ю.

Пускай Джеймсон выходит из игры, если ему угодно, а мне хотелось победы.

Я сидела на ступеньках и смотрела на эти строки, вертя в руках стекло, а потом решила разобрать их поочередно. У вершин циферблата меня обретай. Я живо представила себе часы. Какая цифра находится на верхушке?

– Двенадцать, – проговорила я и стала обдумывать это число. На вершине циферблата стоит цифра двенадцать. А следом, повинуясь принципу домино, ход мыслей набрал обороты. Дня зенит поприветствуй, скажи утру – прощай.

Что такое зенит дня?

– Полдень! – воскликнула я. Сперва это было лишь предположение, но следующая строка его подтвердила. В конце концов, полдень – это, по сути, и есть «зенит» дня, его высшая точка, в которой заканчивается утро и начинается другое время суток.

Я перешла ко второй части загадки… и оказалась в тупике.

Я посмотрела на кусочек стекла. Может, это его надо повернуть? Или щелкнуть им обо что-то? А может, собрать все фрагменты воедино?

– Видок у тебя так себе, ты будто белку проглотила, – заметил Ксандр и плюхнулся на ступеньку рядом.

Разумеется, я совсем не была похожа на человека, «проглотившего белку», но, видимо, таким вот витиеватым способом Ксандр просто спрашивал, как у меня дела, так что я пропустила мимо ушей эту нелепую шутку.

– Твои братья даже разговаривать со мной не желают, – тихо проговорила я.

– Видимо, погорела моя благородная затея отправить вас вместе в Блэквуд, – поморщившись, произнес Ксандр. – Хотя, честно сказать, многие мои затеи «горят».

Я не сдержалась и хохотнула. А потом протянула ему дощечку со стихами.

– Игра не окончена, – сказала я. Он пробежал глазами строки, вырезанные на дереве. – Вчера, вернувшись из Блэквуда, я нашла вот что, – добавила я и показала ему стекло. – Есть идеи, что все это значит?

– Ну-ка, ну-ка… – задумчиво проговорил Ксандр. – Где-то я такое уже видел…

Я не была в Большой зале с самого оглашения завещания. Ее украшали большие витражные окна – футов восемь в высоту и три в ширину. Начинались они на уровне моих глаз, если не выше. Узор на стекле был незатейливым и геометричным. В верхних углах располагались восьмиугольники точно такого же размера и оттенка, как и тот, что я держала в руке.

Я вытянула шею, чтобы лучше разглядеть окно. Поворот да щелчок…

– Ну, что думаешь? – поинтересовался Ксандр.

Я склонила голову набок.

– Кажется, без лестницы нам не обойтись.

* * *

Встав на верхнюю ступеньку лестницы, которую придерживал внизу Ксандр, я прижала ладонь к одному из стеклянных восьмиугольников. Сперва не происходило ничего, но стоило мне надавить слева, и восьмиугольник сдвинулся градусов на семьдесят и замер.

Это можно считать поворотом?

Я взялась за следующую фигуру. Как я ни нажимала ни на правую ее сторону, ни на левую, это не помогало, а вот когда надавила на нижнюю часть, стекло щелкнуло и сместилось на сто восемьдесят градусов, а потом тоже встало намертво.

Я спустилась к Ксандру, сама не зная, чего мы тем самым достигли. Поворот да щелчок – что ты видишь, ответь? – повторила я по памяти.

Мы отошли подальше и окинули комнату взглядом. Солнце светило в окно, отбрасывая на пол разноцветные блики. Сквозь сдвинутые мной стекла в залу пробивались два алых луча. У самого пола они пересекались.

Что ты видишь, ответь?

Ксандр опустился на корточки у половицы, на которой лучи пересекались.

– Ничего. – Он надавил на половицу. – Я думал, она приподнимется или…

Я мысленно вернулась к загадке. Что ты видишь, ответь? Вижу свет. Вижу пересечение лучей… Когда стало понятно, что лучше зайти с другого конца, я вернулась в начало стихотворения.

– Полдень… Начало стихотворения посвящено полдню, – проговорила я, торопливо размышляя, какие выводы из этого можно сделать. – Угол наклона лучей наверняка зависит от положения солнца. Может, поворот и щелчок нужны для того, чтобы увидеть то, что явит себя в полдень?

Ксандр задумчиво выслушал мои соображения.

– Можно, конечно, подождать, – сказал он. – Или… – неторопливо добавил он, – …немного схитрить.

Мы опустились на четвереньки и стали проверять окрестные половицы. До полудня оставалось недолго. Вряд ли в ближайшее время угол падения лучей сильно изменится. Я простукивала ладонью доску за доской. Не двигается. И эта тоже.

И эта.

– Нашла что-нибудь? – спросил Ксандр.

Держится прочно. И эта. О, шаткая! Одна из досок под моей рукой не сказать что задрожала, но определенно прогнулась ощутимее прочих.

– Ксандр, иди сюда!

Он подскочил ко мне, уперся ладонями в половицу и нажал. Она подскочила. Ксандр снял ее. Внутри оказалась маленькая ручка. Я повернула ее, сама не зная, чего ожидать. А в следующий миг мы с Ксандром полетели вниз. Точнее, падать начал пол под нами.

Когда падение остановилось, мы были уже не в Большой зале. А прямо под ней. А перед нами простиралась лестница. Я рискнула предположить, что это, должно быть, один из входов в туннели, о которых Орен не знает.

– Только подниматься надо, перескакивая через ступеньку, – предупредила я Ксандра. – Так сказано в следующих строках. Разом две одолей и в конце меня встреть.

Не знаю, что бы произошло, если бы мы спустились как нормальные люди, а не перескакивая через ступеньку, но, к счастью, узнать это нам не довелось.