такое. Такое сильное и поистине исключительное. Можно додумывать и догадываться, что Сталин имел в виду. Не просто так говорил. Какая-то перемена. Рубеж.

Вождь выступал в Кремле на банкете в честь выпускников военных академий. Не по бумажке. То есть держал в руках какие-то смятые листки, но в них почти не заглядывал. А после в карман сунул. Кто ему готовил, кто печатал, неизвестно. Лаврентий пытался выяснить, но не сумел. Так и сказал: «Не сумел». Может, врет. Только зачем ему врать? Всех это касается. Оставалось предположить, что Коба собственноручно эти листки заполнял, сам над своей речью корпел. Следовательно, придавал ей большую важность. Наверное, так.

Одно очевидно. Война не за горами. Никаких сомнений нет, с кем воевать придется. С немцами, с кем же еще. Не зря еще с зимы все запреты на антифашистскую продукцию сняли. Книги в библиотеки вернули, «Александра Невского» снова показывают. Да и посильнее ленты, которые фашистские порядки критикуют. Даже «Карьеру Рудди» на экран вернули, с осуждением фашистского антисемитизма.

А теперь вождь обо всем прямо, по-военному сказал. После выступления пили, ели с командирами-выпускниками, шутили, но для виду, в общем. Всем хотелось побыть в одиночестве, переварить услышанное. И решили, что Сталин внутренне с этим согласился. Отпустил партийных и государственных товарищей – пораскинуть мозгами, отдохнуть. И вот лишь полчаса минуло, и звонит, требует прийти. Не в рабочий кабинет, а домой. Тоже необычно. Что там у него в голове…

Квартира Молотова находилась в Кремле, и много времени для того, чтобы дойти до квартиры вождя, не требовалось. Десять-пятнадцать минут. Но идти не пришлось. Только Вячеслав Михайлович открыл дверь, как увидел Сталина. Вырос на пороге. Сам пришел, лично. Когда ж такое бывало… В прежние годы случалось, конечно. Коба попроще тогда был. Только давно, очень давно, и не вспомнить. А сейчас стоял в прихожей загадочно улыбчивый, а в руках – корзина с фруктами и бутылками. «Хванчкара» и коньяк тбилисский. Улыбка-то кривая, горькая улыбка, сардоническая.

– У меня посидим? – озадаченно спросил Вячеслав Михайлович.

Сталин качнул головой.

– С Учителем надо посоветоваться. За мной, Молотобоец. – Это прозвучало уважительно, и Вячеслав Михайлович воспрянул духом. С другой стороны, ясно стало, что разговор предстоит нелегкий.

Они долго шли разными коридорами, а потом спустились к входу в подземный тоннель, по которому члены Политбюро в дни парадов и по всяким другим торжественным поводам переходили в Мавзолей. Там в пуленепробиваемом прозрачном гробу лежал мертвый Ильич. Но вечно живой, естественно. Рядом – два кресла, специально для них со Сталиным поставлены, не иначе.

Сопровождающих не было. Точнее, были здоровенные лбы из личной охраны, но Сталин шуганул их: сами справимся, не мешайте. В корзинке полный набор присутствовал. Ножик для фруктов, штопор, коньячные и винные бокалы.

Выбрали коньяк. Ароматный напиток отливал темным золотом. Сталин посмотрел на Молотова, потом на мертвеца и чокнулся со стенкой саркофага. Вячеслав Михайлович поспешно последовал примеру вождя. Звук глухой получился, безрадостный. А иного ожидать и не следовало. Радостного чоканья с покойником не могло получиться.

– Выпьем вместе с Учителем, Молотобоец, – повелительно произнес Сталин. Отпил из своего бокала, а затем плеснул остатками коньяка на крышку гроба. – Учитель при жизни пиво предпочитал, простецкий был человек. Плоть от плоти народа. Ну, хоть сейчас что-то стоящее попробует. А ты чего ждешь? – Это уже относилось к Молотову. Вячеслав Михайлович повторно стукнул бокалом о стенку саркофага, сделал глоток. Хотел тоже оставшийся коньяк вылить на крышку гроба, но его остановил суровый взгляд Сталина. – Не спаивай Учителя – сам, всё сам, до донышка.

Молотов послушно выпил. Только сейчас, заглянув в рысьи глаза вождя, сообразил, что Сталин мертвецки пьян. Отражались в этих глазах какое-то мутное безумие, злость и еще… хотя это странно, конечно, какая-то растерянность, что ли… Внезапно стало не по себе в обществе двух мертвецов. Один мертв по-настоящему, другой – условно. Разные состояния человеческого организма, но все равно неприятно. И страшновато. Чудит Коба.

Сталин снова наполнил бокалы. Снова чокнулся с трупом, и снова повторилась вся процедура. Молотов не отставал. Почувствовал, что тоже пьянеет.

Сталин поставил бокал на крышку саркофага, тяжело глянул на соратника.

– Я тебя вот почему сюда привел… Чтобы мы могли рядом с Ильичом поговорить. В его присутствии. Ильич не позволит соврать. Глупость сморозить. Ошибиться. На искренность настраивает. На большевистскую прямоту. А без нее мы не поймем, правильным курсом идем или нет. Вот, по-твоему, в чем смысл моего выступления? Что я хотел сказать?

Молотов был готов к такому вопросу.

– В том, что нельзя считать немцев непобедимыми. Их можно бить. Французы с англичанами не смогли, а мы сможем. Если сунутся.

– Верно. И как по-твоему, надо было об этом говорить?

В этот момент Молотов сообразил, что лукавить не следует.

– Думаю, что не надо было.

– Думаешь… – помрачнел Сталин. – А зачем я это сделал, тебе понятно, Молотильщиков?

Нарком вздрогнул. В этом обращении уже не было ничего уважительного. Видно, нельзя в своей откровенности заходить чересчур далеко. Но собрался с духом и мужественно ответил:

– Наверное, чтобы показать нашу силу. Что мы сильны как никогда.

– Верно. В общем… Чтобы соблазна у Гитлера не было. Чтобы сообразил. Только вот пришло мне в голову, что это поторопить его может. То есть обратный эффект получится. Что не мы упредим, а он упредит. Решит напасть поскорее, пока мы еще бо́льшую силу не обрели. Бывает же так. Нападает человек с испугу. Государство тоже способно… Вот такая мысль. Кумекаешь?

Вячеслав Михайлович всем видом продемонстрировал, что кумекает и разделяет точку зрения вождя. Тот хмыкнул и продолжил:

– И в этой ситуации как нам поступить, а?

– Поскорее ударить первыми! – выпалил Молотов.

– Первыми… – пробурчал Сталин. – И это говорит нарком иностранных дел. Ты кто? Тимошенко? Ворошилов? Ты дипломат. Твое оружие – переговоры. А тебя в бой тянет… Давай с Учителем посоветуемся. Главное, закусывать не забывай.

Молотов наполнил бокалы, хрустнул яблоком. Сталин положил в рот пару виноградин, выплюнул косточки.

– За твое здоровье, Ильич, за нашу великую социалистическую родину.

Они чокнулись, потом Сталин привычно чокнулся с Лениным через стенку саркофага. Вячеслав Михайлович поторопился проделать ту же операцию.

– Что скажешь, Владимир Ильич? – Вождь припал ухом к саркофагу и сосредоточенно сдвинул брови. Прошло полминуты, прошла минута, вторая, наконец, Сталин оторвался от саркофага, сделал очередной глоток коньяка и поставил бокал на крышку гроба.

– Ну что? Что он сказал? – с нетерпением поинтересовался Молотов.

– Важную вещь сказал. – Сталин поднял кверху коричневый от табака указательный палец. – Нужно следовать его примеру. Делать как он. Как с Брестским договором вышло? Силу немцам показал в феврале 18-го, не зря же мы 23-го день Красной армии отмечаем, и только потом приказал подписать и на уступки пошел. Но страну сохранил, и немцы дальше не двинулись. Время мы выиграли. Время на нас работало. Учитель хитрым был, и мы должны хитрить. Хрястнул я