— Гуляш, — выдохнул он. — Мой любимый. Откуда, скажи на милость, повар узнал, как его готовят?

— Я знаю, как он готовится. И поделилась с поваром рецептом. А когда я сказала, что это блюдо — твое любимое, он превзошел самого себя.

Доминик поднес ко рту ложку.

— Вкусно.

Он уже начал было раскладывать гуляш по тарелкам, но вдруг замер, нахмурившись,

— И все же, Катрина, что за игру ты затеяла?

— Игра? Какая игра, милорд? Я всего лишь стремлюсь угодить вам. Простите, если что не так.

— Ужином я доволен, — признал Доминик. — Но, — он бросил на нее угрюмый взгляд, — не могу того же сказать о твоем присутствии, да еще в таком виде.

— Если ты хочешь, чтобы я надела лохмотья, — сейчас устроим.

— Я бы предпочел, чтобы ты одевалась как монахиня и держалась от меня подальше. Но, поскольку я едва ли дождусь подобной милости, прошу тебя об одном.

— О чем же?

— Играй в свои игры, но только без меня.

— Но я ваша жена. В мои обязанности входит служить вам, милорд.

— С каких это пор, Катрина, у тебя возникло желание мне служить? Конечно же, не во Франции, когда мне этого хотелось!

Кэтрин ничего не ответила.

— Ты ведь знаешь условия нашего союза? Будь добра соблюдать их.

— Договаривались вы с дядей, а не со мной. Я вышла за тебя, Доминик, и собираюсь вести себя с тобой, так, как полагается добропорядочной жене. Ты поступай, как знаешь. — Кэтрин улыбнулась. — Я, право, голодна как волк. Мы будем сегодня ужинать?

Доминик проворчал что-то себе под нос, но па еду накинулся с аппетитом. Битва только начиналась, и Кэтрин не спешила. Ее стратегия требовала длительной осады и расчетливой осторожности.

И все же, как ей казалось, первый штурм закончился в ее пользу.

На следующий день, возвратившись домой еще позднее, Доминик нашел Кэтрин в той же гостиной, столь же терпеливо ожидающей супруга к ужину. Кэтрин занимала его беседой во время еды, стараясь быть как можно любезнее. На этот раз она была в платье цвета увядшей розы — тоже весьма смелом. И опять Кэтрин выглядела очаровательно.

На этот раз Доминик не стал возмущаться. Они говорили о Яноше. Доминик видел, что. Кэтрин любит мальчика.

— Я беспокоюсь за него, Доминик. Мы должны сделать так, чтобы дети хорошо к нему относились.

— Если что-то придумаешь, скажи, — мрачно заметил Доминик.

Кэтрин хотела ответить какой-нибудь колкостью, но передумала.

— Я подумаю, — ответила она.

Поскольку Доминик не намеревался продолжать разговор и старательно избегал смотреть на ее полуобнаженную грудь, Кэтрин ушла, вежливо попрощавшись с неулыбчивым мужем, раздосадованная его невниманием.

Доминик, оставшись один, подсел к камину со стаканчиком бренди в руке, а позже захватил хрустальный графин к себе в спальню. Персиваль ждал хозяина, но бедняга утомился и уснул на стуле в уголке. Доминик улыбнулся, сел на кровать, стянул сапоги и разделся под мирное похрапывание слуги.

Позже Доминик подошел к Персивалю и тронул старика за плечо:

— Иди спать, старина.

— Что?

Старик тер заспанные глаза. Не понимая, что происходит, он сказал:

— Но вам понадобится моя помощь!

— Не беспокойся, я уже разделся.

Перси засеменил к двери. Поклонившись хозяину, слуга тихо прикрыл за собой дверь. Доминик собрался уже лечь в постель, когда услышал шаги в соседней комнате. Эта комната пустовала уже много лет, и все же… там кто-то ходил.

Неужели кто-то из слуг посмел воспользоваться для амурных свиданий хозяйскими апартаментами? В гневе Доминик отодвинул засов и резко распахнул дверь. У него перехватило дыхание, когда он увидел Кэтрин, сидящую за позолоченным трюмо в тонкой ночной рубашке, с распущенными огненными волосами.

— Какого дьявола ты тут делаешь? — спросил Доминик свистящим шепотом, облизнув сухие губы.

— Я еще не привыкла к дому и уснуть не могу, — улыбнулась Кэтрин. — Вот только что подходила к окну подышать ночным воздухом.

Доминик бросил взгляд в сторону двери на балкон. Из сада тянуло прохладой, и занавески чуть колыхались.

— Это не твоя комната, — только и сказал Доминик.

— Разве? — удивленно проговорила Кэтрин. — Я считала, что это комната маркизы, не так ли?

— Да, но…

— А я маркиза, не так ли?

— Да, но…

— Может быть, и на сей счет у вас с дядей есть какая-то договоренность?

— Ты прекрасно знаешь, что это не так, — раздраженно заметил Доминик.

— Значит, эта комната должна быть моей. Вернее, будет моей, когда я уберу эти жуткие тяжелые портьеры и повешу что-нибудь повеселее. Ты ведь не будешь против?

— Да. То есть я хотел сказать нет. Я не против. Делай с этим гнусным домом все, что тебе заблагорассудится. Но я против того, чтобы ты здесь находилась, да еще одетая вот так.

Кэтрин пожала плечами, всем своим видом показывая, что не находит в своем наряде ничего оскорбительного для его глаз, и потянулась за шелковым зеленым пеньюаром. Медленно поднявшись, она накинула его поверх сорочки. Приподняла волосы и опустила их. Медные пряди, подсвеченные огнем из очага, заиграли золотом.

Доминик застонал. Свет падал сзади, и тело ее просвечивалось сквозь одежду. Как мог он забыть, насколько тонка ее талия, насколько красив плавный изгиб бедер, насколько хороши точеные ножки.

— Прости, если оскорбила твои чувства, — язвительно заметила она. — В следующий раз, как только в дверь постучат, обещаю немедленно одеться.

Одетая или раздетая, все равно: одного взгляда на нее было достаточно, чтобы желание стало просто невыносимым. Плоть его под халатом восстала, сердце заколотилось, комната внезапно показалась слишком душной и жаркой. Он едва сдерживался, чтобы не броситься к ней и не взять се прямо здесь, на полу.

— Вы не можете здесь оставаться, — назло себе заявил Доминик хриплым голосом.

— Почему?

— Ты прекрасно понимаешь почему. Или ты забыла, как я вел себя в таборе?

Кэтрин зарделась, отчего стала еще привлекательнее.

— Вы не посмеете выставить меня из моей собственной комнаты, маркиз. Представляете, что подумают слуги?

Черт побери, она права. Он должен был бы догадаться.

— Хорошо, можешь остаться. Но дверь запирай.

Доминик повернулся и услышал голос Кэтрин:

— Вы можете запереть свою, если вам так хочется.

Доминик гневно просипел:

— Ах ты, маленькая ведьма, так ты издеваешься надо мной!