Первым слово дали бывшему первому секретарю Краснопресненского РК КПСС Ф. Козыреву-Далю:

«Когда меня утвердили председателем Московского агропрома, — сказал он, — я искренне верил в слова и обещания секретаря Московского городского комитета партии тов. Ельцина о поддержке в работе, а уже через 10 месяцев был вынужден писать личное письмо тов. Ельцину со словами: «В связи с отсутствием всякой перспективы быть вами принятым, вынужден и считаю долгом коммуниста обратиться к вам письменно».

Да, товарищи, на мою просьбу принять меня по вопросам работы Московского агропрома я получил ответ не лично от тов. Ельцина, а через его помощника, что перспектива у меня быть принятым тов. Ельциным нулевая.

Не был я принят и после прочтения моего письма. А ведь в письме подробно раскрывался весь механизм торможения деятельности Московского агропрома. В письме было прямо заявлено о негативной роли секретаря горкома партии тов. Низовцевой, об отсутствии поддержки всех перспективных направлений работы агропрома со стороны городского комитета партии.

Может быть, это случай? Нет, товарищи, это система. Система борьбы с трезвой, правильной и правдивой позицией, о которой Ельцин так много любил говорить с трибуны.

Я понял, что тов. Ельцина не интересуют проекты, которые дадут действительно отдачу, но чуть позже. Ему нужны были сиюминутные, громкие, эффектные мероприятия, пусть даже не обеспеченные своими силами. Ему нужен был авторитет любой ценой.

На вооружение брались только разрушительные действия. Товарищ Ельцин уверовал в свою безнаказанность, поставил себя в исключительное положение, когда, распоряжаясь единолично судьбами людей, он не нес никакой ответственности ни перед ними, ни перед ЦК КПСС».

Чистка продолжалась в таком же плане.

Ю. Беляков, второй секретарь МГК КПСС: «Выступление на пленуме тов. Ельцина явилось для нас полной неожиданностью, и мы расценили его как незрелое и невыдержанное, расцениваем его как удар по городской партийной организации.

Этот удар нанесен в канун 70-летия Октября, в критический момент перестройки. Удар нанесен по всем тем делам, в которых самое активное участие принимал и сам Борис Николаевич. Он работал много, самоотверженно, творчески, его работа оказывала заметное влияние на работу городской партийной организации. Тем болезненнее для нас оказался удар, тяжелее его последствия.

Имя первого секретаря используется сомнительными элементами, которые пытаются противопоставить Москву и ЦК КПСС».

В. В. Виноградов, первый секретарь Советского райкома КПСС: «Я не могу отнести себя к числу обиженных. Я один из небольшого количества секретарей райкомов, которые давно работают в городской партийной организации и которых, по статистическим данным, осталось немного.

Есть у тов. Ельцина положительные качества. Это и явилось основанием того, что он стал секретарем обкома партии в Свердловске, секретарем горкома в Москве. Но сегодня не об этом идет речь. Сегодня речь идет о том, что своими действиями он нанес очень большой вред и урон и партии, и Московской городской партийной организации, и на пленуме ЦК проявил себя в самом плохом качестве.

И мне думается, что не совсем правильно говорить сегодня о том, как это делают секретари горкома, что это была неожиданность, какая-то растерянность. Мне думается, что это не совсем так. Взрыв-то назревал, и основа его — амбициозность, а не твердость, его неумение прислушиваться к людям.

Он критиковал Центральный Комитет партии за отсутствие демократизма, а ему дали возможность на пленуме ЦК выступить. Значит, там была создана обстановка для того, чтобы можно было даже абсолютно демагогические заявления, с которыми он вышел, произносить. А могли ли мы выступать открыто? По многим вопросам набирали в рот воды и даже болевые ощущения, зажав зубами губы, переносили.

Какие методы использовались? Весь район переворачивали и искали, какой Виноградов плохой, а я 17 лет на выборной партийной и советской работе. Меня пленум избрал.

У меня терпения не хватило, и я пошел ко второму секретарю горкома партии тов. Белякову и откровенно сказал: «Или снимайте, или прекратите экзекуцию». Прекратили. Вроде бы на последнем пленуме даже похвалили район.

Оторвался Борис Николаевич от нас, да он и не был с нами в ряду. Он над нами как-то летал. Он не очень беспокоился о том, чтобы мы в едином строю, взявшись за руки, решали большое дело.

Я не могу никак и сегодня понять, как Борис Николаевич, приехав в район на отчетно-выборное собрание в цеховую организацию, сделал так, что я туда попасть не смог. И мне тов. Скитев так и не мог объяснить, почему я туда не попал.

Конечно, Борис Николаевич подкупил москвичей своей мобильностью, моторностью, он очень много ездил, много контактировал с людьми. Но мне представляется, он в этих поездках больше беспокоился о личном авторитете, чем авторитете горкома. И почему такое пренебрежение к первым секретарям райкомов? Почти у каждого ярлык. Нам приходилось, извините за резкость, очень часто отмываться от тех оценок, которые давались нам, первым секретарям райкомов партии. Даже участковым инспекторам предоставлялось право следить за нами, говорилось о нас если они, сукины сыны, что-нибудь натворят, смотрите. Борис Николаевич, работнику вашего уровня нельзя только ради игры на аудиторию бросаться такими формулировками»[219].

Вот еще несколько гневных эскапад, брошенных с трибуны горкомовского пленума:

Первый секретарь Ворошиловского райкома А. Земсков: «Единоличность решений, изоляция от партийного актива, от членов городского комитета партии, от секретарей райкомов — вот призма, через которую нужно рассматривать его деятельность».

Первый секретарь Кировского райкома И. Головков: «…пренебрежение принципами преемственности, неумение дорожить людьми, отсутствие должного такта и уважения к кадрам, недостаточное терпение и терпимость».

Первый секретарь Бауманского райкома А. Николаев: «Очень быстро товарищ Ельцин обрел тот самый начальственный синдром, против которого он гневно выступал на съезде партии. Вот разрыв между словами и реальными делами. Быстро уверовал в свою непогрешимость, отгородил себя от партийного актива».

Зам. председателя исполкома Моссовета В. Жаров: «Кадровые замены превратились в спортивные соревнования, о которых нам докладывали: на одном активе сменили 30 процентов первых секретарей, на другом — уже 50, на третьем — уже до 80 доехали».

Как и на пленуме ЦК, ни один из выступавших, даже те, кто были вознесены им к власти, в защиту Ельцина не сказали ни слова. Это было для него гигантским потрясением.

«Он думал, что будут просить, поднимется вся Москва, все первые секретари, которых он поставил, — вспоминает редактор «Московской правды» Михаил Полторанин. — Но этого не случилось, стал получать «по ушам» от людей, от которых этого не ожидал, поднимал глаза и ошарашено смотрел на вчерашнего своего приближенного, который сегодня нес его по кочкам».