по брезенту моей штормовки, я плохо расслышал этот звук. Но и этого хватает, чтобы я настороженно замер.

Ти-ши-на! Вокруг…

Через секунду, с той стороны, слева направо, наперерез моему курсу, понеслись далёкие, шипящие звуки: «Ши-ши-ши-ши-ши, Ши-ши-ши-ши-ши, Ши-ши-ши-ши-ши…». Такой звук производит крыльями, пролетающая над самой головой ворона! Бросив короткий взгляд в кроны елей, я понимаю, что никаких птиц поблизости нет.

– Это – медведь! – осеняет меня, догадка, – Это – его выдохи, при прыжках!

– Ши-ши-ши-ши-ши…, – снова несётся звук.

Это шиканье слышится уже в обратном направлении, справа налево. Но, только теперь – значительно ближе ко мне! Замерев, я весь обращаюсь в слух. Густой подлесок! Дальше десяти шагов – ничего не видно! Кто-то постепенно приближается ко мне, широкими зигзагами…

– Срезает кусок леса за куском! – вычисляю я, – Он – меня ищет! Ему нужно знать, где я! Чтобы решить, куда уходить!.. Надо обозначить себя, постучать по дереву!

У меня, ружьё – в левой руке. В правой руке – тесак, я только что делал им затёски на стволах.

– Ши-ши-ши-ши-ши…

Шиканье несётся по ельнику, уже слева направо…

И взрослый, бурый медведь, прыжком выскакивает в узкий тоннель в высоком, но чахлом, ажурном подлеске мензисии, шагах в двадцати пяти прямо передо мной. Замерев, правым боком ко мне, зверь напряжённо вслушивается в тишину леса…

Зелёная одежда совершенно маскирует меня! И чтобы обнаружить себя среди мозаики листвы, я растормаживаюсь и переступая с ноги на ногу, открываю рот: «Вот я! Здесь! Здесь!».

– Дзинь! Дзинь! Дзинь! – в лесной тишине, звонко стучит толстый обушок моего тесака по крепкому, ядрёному стволу ели.

Дёрнув на звук головой и в прыжке разворачиваясь на меня, медведь бросается вперёд, по тоннелю.

– Ко мне! – звенит колокол паники в моей голове, – Опять!

– Нож! Куда деть нож?! – бешеная пляска мыслей, в голове, – Бросить! Нет! Выбьет ружьё – опять, с пустыми руками, буду! В ствол ёлки воткнуть!

Но, уже на взмахе, я останавливаю руку: «Нет! Он должен быть при мне!». Кончик длинного лезвия трясётся и никак не может попасть в узкую прорезь ножен, на поясе! Всё моё внимание сосредоточено, сейчас, на этом…

Всё! Нож в ножнах! Я вскидываю глаза от ножен – медведь стоит в весь свой гренадёрский рост, в трёх шагах прямо передо мной! Я стекленею…

Чудовищным полупереворотом через левое плечо, медведь прыгает назад, через куст мензисии и на махах, уходит прочь. Три прыжка – и нет медведя. Всё замирает вновь. Чёртов мох! Никаких звуков! Только, куст мензисии отчаянно машет ветками передо мной, из стороны в сторону…

Опомнившись, я, наконец, вспоминаю о ружье. Оно, по-прежнему, у меня – в левой руке! Вдруг, медведь пожелает вернуться?! Вскинув ствол в небо, я нажимаю на спусковой крючок.

– Бахххх! Я заменяю стреляный патрон. Нервная дрожь играет моими пальцами…

Но, всё тихо вокруг. Я разворачиваюсь и озираясь по сторонам и прислушиваясь к каждому шороху, торопливо шагаю обратно, своим следом…

Через пару минут, сквозь ельник, впереди просвечивает речная пойма.

– Тут – каких-то сорок шагов, до речки! – с обидой думаю я на ходу, озираясь по сторонам в этом, совершенно забитом высокими кустарниками ельнике, – Более спокойного места – и найти-то, трудно!

Через несколько минут я выхожу из леса. Передо мной устье Саратовской.

– И устье – вот оно! – недоумённо злюсь я, – Совсем же рядом!

Я перехожу узкий и глубокий, устьевой перекатик Саратовской.

– Теперь – домой! На кордон! – психую я, – К чёрту работу! На сегодня – хватит острых ощущений! Сегодня, у меня – заслуженный отдых!

У меня уже выработалось железное правило, на этот счёт: «Не больше одной опасной встречи с медведем, в день!»…

Оставшиеся полдня я провожу на кордоне…

Приближается вечер. Закончился длинный, солнечный день. Предвечерний покой умиротворяет природу. Лучи закатного солнца золотят кроны берёз, растущих на углу кордонной поляны…

В Саратовском кордоне грязно матерится, стягивая насквозь мокрую от пота камуфляжку, только что вынырнувший из леса, Дыхан. Он – очень уставший. И поэтому, такой раздражённый.

– Твою мать! Опять!

– Миш…

– Ёшкин кот! Тебя, хоть, вообще в лес не пускай!

– Миш! Да, я и в лес – почти не успел…

– Блин! Как один пошёл – всё! Звез-дец! Обязательно напорешься!

– Миш! Я ж – не специально… – я виновато клоню голову.

– Я что, не знаю?! – взвивается тот, – Блин! Вечно ты, вляпаешься!

– Ну, я же…

– Блин! Мёдом, ты, намазан, что ли?! – звенит под потолком хриплый голос Дыхана, – Липнут, они к тебе! Как мухи, блин, липнут!

– Миш…

– Ты, блин, знаешь, где я был?! Знаешь?! – гремит Дыхан, – В таких углах – что сам не знаю! Целый день, блин, по лопухам!.. Даже, не слышал ни одного!

– Миш… – я всё ниже клоню свою виноватую голову.

– Всё! Хрен, в лес, один пойдёшь! – хрипло гремит Дыхан, – Слышишь?! Хрен! Я – всё, блин, сказал! Только в паре!

Богатый матовый лексикон Дыхана ещё долго будоражит вечернюю тишину лесной поляны Саратовского кордона. Я с ним согласен. В паре – оно лучше, в паре, оно спокойнее…

Бесконечной чередой потянулись рабочие дни…

Стоит очередной безветренный, туманный день. Пройдя по папоротниковому пихтарнику от поляны Саратовского кордона на восток, в сторону Тятиной, мы с Дыханом долго петляем по равнинным, сырым площадям, среди чахлого, однообразного ельника. Болотные сапоги беззвучно утопают в сочащемся влагой, высоком ковре зелёных мхов. Здесь, мхом покрыто всё – и поверхность почвы, и валёжины, и стволы елей…

Перекур. Мы присаживаемся передохнуть на краю очередной лесной полянки, поросшей высокой и густой осокой. Я окидываю полянку внимательным взглядом и понимаю, что весной и осенью, здесь разливается миниатюрное лесное озерцо…

Опустившись на мягкую от мха валёжину, как на зелёную подушку, мы, стараясь не шевелиться, наблюдаем за суетой синехвосток, на противоположном краю полянки. Я смотрю в бинокль, как небольшая, однотонно-синяя птичка, снуёт среди едва возвышающихся над зелёным морем осоки, коряг. «Снуёт» – громко сказано. Птичка сидит на корешке небольшого выворотня, совершенно не шевелясь.

– Прр!

Короткое, метровое перепархивание! На соседний корешок. И птичка стекленеет вновь…

– Цици-ци-цуцуцуцуцу! – время от времени, синехвостка разливает в лесной тишине свою короткую, приглушённую, но вполне мелодичную трель.

– Синехвостка – типично таёжная птичка! – шепчет мне Михаил, – Она невзрачная, незаметная. Она синяя, под цвет теней пихтарника. Птичка-невидимка. Замерла – и нет её!.. Видишь? Она – не шевелится!

– Ага! Это я, в первую очередь заметил! – шепчу я в ответ.

– Сань! – через пару минут, азартно шепчет Дыхан, – Возьми чуть левее! Видишь? Синехвостка! Но, только – зелёной окраски!

Я скашиваю глаз на Дыхана. Он сидит рядом, также как и я, уставившись в свой бинокль. Я чуть сдвигаю поле своего бинокля в левую сторону.

– Вижу!

Несколько удивлённо, я рассматриваю, такую близкую в бинокль, синехвостку… однотонно-зелёного цвета.

Вдруг! Из