«Боже мой, где же полиция? Фойерхан, проклятый идиот! Что он тут делает? Этот осел провалил все дело, плейбой чертов, пижон проклятый…» Во взбудораженном мозгу в бешеном темпе носились безумные мысли. «Пристрели его! Мертвый он тебе ничего сделать не сможет!»

Нет, так нельзя: ведь Фойерхан давал ему списывать математику. Или латынь? Томашевского раздражало, что он и этого не может вспомнить… Но в любом случае Фойерхана он не может… не может пристрелить никого из друзей и приятелей… «Тогда пусти пулю в лоб — и с проблемами будет покончено!… Ну давай, сделай что-нибудь наконец!»

Томашевский покачнулся; ему пришлось сделать шаг в сторону, чтобы не упасть. Парень на полу из последних сил полз к дверям, но едва смог сдвинуться с места. Одну руку он прижимал к животу, кровь пробивалась между пальцами и растекалась по полу. Томашевский отвернулся. Кровь… Его затошнило.

И давно он так тут стоит? Никто за него не решит! Но исключено, чтобы он ушел просто так и оставил тут Фойерхана. Это погубит все дело…

«Тогда возьми его с собой!»

— Давай пошевеливайся,— завопил Томашевский тонким голосом.— Выйди и садись в тот серый «фольксваген», видишь? Попытаешься бежать — пристрелю!

Фойерхан подчинился и, как загипнотизированный, вышел на залитую солнцем улицу. Через минуту оба сидели в машине, и Томашевский нажал на газ. Он испытывал огромное облегчение, его охватила никогда прежде не испытанная эйфория, он готов был петь и танцевать. Он справился! Ограбление не заняло и четырех минут.

Манхардт задумчиво смотрел на шахматную доску. Он только что сыграл сам с собой партию, которая, разумеется, закончилась вничью, и теперь углубился в проблему, как использовать слабость черного слона и поэффектнее атаковать пешку на f7. Ведь пешка на f7 стояла перед слоном и защищал ее только король. Манхардт вообще-то не был большим любителем шахмат, но репутация мыслящего криминального комиссара требовала, чтобы он хоть как-то умел в них играть. Тут его отвлекли шаги. Подняв глаза, он приветствовал Лили, которая вернулась из похода по магазинам.

— С твоей фигурой лучше бы толкать ядро, а не в шахматы играть!

Он кивнул, хотя предпочел бы лечь на диван и дочитать «Любимых, суженых» Фонтане. Со времени их свадьбы прошло уже почти пятнадцать лет. Ради покоя и гармонии он научился отказываться от собственных желаний. Нет, он не жалел, что женился на Лили, но он ничего не мог с собой поделать, и его воображение все время рисовало ему заманчивые картины: он то одинокий путешественник в амазонских джунглях, то загоревший дочерна инженер, ищущий нефть в ливийской пустыне, то обожаемый врач, исцеляющий в перуанских Андах несчастных индейских детей.

— Я приготовлю мусс,— обрадовала она.— Косточки из черешни я уже вытащила.

— Прекрасно,— буркнул он.

После вторых родов она сильно растолстела. Цветастое оранжевое платье с зеленым орнаментом было уже явно мало. Что-то напевая, она исчезла в доме. Что еще ему оставалось, кроме как до конца жизни любить ее… В этом году его уже явно не повысят до главного комиссара, не помогло даже то, что он вступил в ХДС.

Он решительно скинул шахматные фигурки в коробку из-под сигар, собрал утренние газеты, которые Лили положила на красный полированный столик, и просмотрел заголовки. Все равно, что читать эти глупости, что нет.

Из холодильника достал бутылку пива, открыл ее и не спеша перелил золотистую жидкость в пивную кружку. Что с ним происходит? У него выходной, он здоров, на улице светит солнце, а ему все так осточертело… Сев на шаткий деревянный стул, он нагнулся вперед и почесал в густой шевелюре, так что снежинками посыпалась перхоть.

Нет, нужно было стать учителем физкультуры, географии или истории. До сих пор он еще мог перечислить столицы всех стран или пятьдесят американских штатов. Мог бы воспитывать молодежь, а теперь был обречен до конца дней своих охотиться на неудачников и извращенцев. Если бы ему хватило сил противостоять своему отцу! Хочешь учиться? Получить степень? Все это глупости. Мой отец был полицейским, и я в полиции — и оба мы нашли там счастье. А из тебя явно выйдет нечто большее, чем старший вахмистр… И в самом деле он достиг большего. Приятели завидовали его профессии. И телевидение, крутившее детективы по вторникам и пятницам, способствовало тому, что престиж ее все больше возрастал. Его просто должно было бы распирать от счастья.

— Ханс!

Голос жены резанул по нервам. Он вздрогнул, словно ужалила оса.

— Что случилось?

— Телефон!

— Ты же знаешь, что меня нет дома!

— Звонит коллега…

— Кто?

— Кох.

— Да ну его…

— Он утверждает, это срочно.

— Наверняка выиграл в тотализатор.

— Нет, говорит, у него для тебя приказ от начальства.

Начальство — это главный криминальный советник доктор Вебер. Кох, вахмистр Герхард Кох, был всего лишь его подчиненным, и на его звонок он мог бы не отвечать, но если от него чего-то хотел главный, гораздо разумнее было бы взять трубку.

Манхардт устало и тяжеловесно поднялся и заковылял по свежескошенному газону. Скоро ему будет сорок, взрослый мужик с двумя детьми, но как только свистнет начальник, он должен прыгать, как зайчик. Как же это унизительно! Но если не лизать им зад, повышения не дождешься.

«Места у нас занимают по квалификации и достижениям».

Ну да, черта с два!

Пытаясь держаться непринужденнее, он пересек свежевымытую террасу. Разумеется, Лили рада была бы видеть, как он бежит к телефону сломя голову. Она страшно боялась, что в один прекрасный день мужа уволят, потому что он слишком часто возражает и всегда проводит четкий водораздел между службой и отдыхом. Когда доктор Вебер внушает новым сотрудникам: «Наше дело требует человека целиком!», Манхардту хочется его задушить. Вместо этого дурацкого дома лучше бы он купил маленькую лавочку — табак, напитки, газеты, мороженое и все такое прочее… Зато стал бы сам себе хозяин.

Наконец он добрался до телефона и с отвращением снял трубку.

— Ну, повар[2], что там у вас опять подгорело?

— Господи, где ты так долго торчал?

— А ты бы смог оторваться от такого удовольствия?

— Ах так! — Кох, которого крайне возбуждали сексуальные намеки и шуточки, плотоядно захихикал.— Еще получается?

— Еще как! Что случилось?

— Ограбление банка. Прямо у тебя за углом. Ничего не заметил?

— Нет. У станции Гермсдорф?

— Да. Бранденбургский земельный банк. Один человек. Мужчина. Украл немного…

— Ну тогда сами справитесь,— буркнул Манхардт.