Еще один выстрел... И еще...

Стон...

Стук предмета, упавшего на пол...

«Господи, святый боже... спаси...» – судья Дынник всхлипывала, трясясь, все еще придавливая всем своим весом Катю.

– Вы ранены?

– Он – р-ранен.

Катя осторожно приподнялась, как пехотинец, приникший к земле, выглядывает из окопа. В дверном проеме кухни с пистолетом в руках – лейтенант Женя Самойлов.

– Я с-стрелял... П-простите, что так з-замешкался, – от волнения он сильно заикался. – Я с-сначала р-растерялся... никак не д-думал, что это он... н-наш с-следователь...

Катя бросила взгляд на валявшийся на полу «нетабельный» пистолет и самого Чалова, скорчившегося у стены, руками сжимающего живот, в котором застряли все три пули.

– Я д-даже не смог крикнуть ему «б-бросай оружие», – потрясенный лейтенант Самойлов поднял пистолет Чалова и еще тот предмет – «не нож».

Катя тыльной стороной ладони вытерла мокрое лицо – что там было, кому ведомо – слезы, пот... Слезы...

– Вызовите ему «Скорую», Женя. А я звоню в главк.

Когда что-то заканчивается... и заканчивается относительно благополучно, это еще не означает, что это и есть – счастливый конец.

Катя поняла это в последующие дни и недели, когда она... ну, скажем так – крайне редко могла побыть наедине с собственными мыслями и собственной печалью... горечью и той пустотой внутри, что вдруг взяла и образовалась... И пустоту эту не могли заполнить никакие внешние факторы и дела – допросы в прокуратуре, беседы с оперативниками, весь тот следственный процесс, который с задержанием Чалова начал выстраиваться по ЭТОМУ ДЕЛУ заново.

Когда уголовное дело разворачивается под углом: задержание «оборотня в погонах», всем, в общем-то, наплевать на такие тонкости, как ваша депрессия и опустошенность.

По коридорам прокуратуры, как рой... нет, как стадо бизонов, носились кураторы и начальство – почти все они знали Валерия Чалова лично и... И теперь старались выглядеть непроницаемыми, когда в рамках уголовного дела об убийствах речь заходила о нем.

А речь постоянно о нем заходила.

Чалова на «Скорой» и под конвоем отвезли в госпиталь МВД и там срочно прооперировали пулевые ранения. И он остался жив.

Остался жив, чтобы предстать перед судом.

Однажды в прокуратуре Катя случайно услышала обрывок разговора о нем двух чинов: «Лучше бы умер, меньше позора и неприятностей».

По коридорам и кабинетам, приемным, изоляторам ИВС, курилкам, кримлабораториям уже витал слух... миф, грозивший пережить всех, кто его шепотом пересказывал... Миф о том, как «следователь зарезал адвоката и остальных»...

И пустота – она ширилась, смерзалась комом, глыбой, как лед внутри, лишая последних иллюзий и надежд... угрожая заполнить, заслонить собой весь мир... чтобы, возможно, уже никогда не растаять, а так и остаться... до самого конца...

Как послевкусие...

Как шрам на теле...

И первой заметила это верная подружка Анфиса.

– Все переживаешь? – спросила она сурово. – На, держи тряпку, помоги мне.

Воскресным днем они стояли перед открытым гаражом. «Мерседес-Смарт» лукаво щурился из сумрака «ракушки». Анфиса сжимала в руках пластиковое синее ведерко с теплой водой и жесткую губку, любовно выбранную в магазине для автолюбителей. В сумке на траве перед гаражом ждали своей очереди средство для полирования, средство для протирки стекол и еще какая-то, по словам Анфисы, «полезная фигня».

– Есть же автомойка для этого, давай съездим, – вяло заметила Катя.

– А я сама хочу, собственноручно и вместе с тобой, – Анфиса все совала Кате тряпку. – Стекла протирай. Давай шевелись... Ну и чего с этим адвокатским «Бентли»? Что, ты говорила, ваши там нашли?

Катя вздохнула. Ах, Анфиса, Анфиса... В «Бентли» адвоката Ведищева оперативники во время осмотра обнаружили «жучки» – подслушивающее устройство. Ведищев, сам того не подозревая, все время находился под «колпаком» у своего племянника-следователя.

– Как теперь выясняется, Чалов снабдил «Бентли» «прослушкой», когда посчитал, что убийство – прямой путь к получению крупного наследства. Потом, после того, как Ведищева уже обнаружили мертвым на улице Гашека, а «Бентли» перегнали в прокуратуру, он во время осмотра попытался удалить часть «жучков». Но не все, все не смог, с ним Сиваков-эксперт постоянно рядом находился в тот момент, поэтому часть оборудования в машине осталась.

– А нашу машину проверили? – подозрительно спросила Анфиса. – Может, этот гад и здесь что-то понатыкал?

Этот гад...

Катя глянула на подругу.

– Он тебя едва не убил, – сказала Анфиса. – Ну же, Катя... Брось, перестань! Как же можно сожалеть... и переживать... Три стекла до блеска, что стоишь? И как можно из-за всего этого себя так изводить? Он ведь предатель. Он предал все, чему его учили, чему он присягал. Он убийца... он последний гад. Он с самого начала все это задумал...

– Нет, первоначально планы он имел совсем другие, – Катя медленно водила тряпкой по лобовому стеклу. – Он хотел использовать только Валентина Гаврилова, шантажировать его, вымогая деньги. Об убийстве Жени Лазарева он... Чалов знал давным-давно, его дядя сам ему об этом рассказывал, приводил пример – как надо «уметь вести дело», негласно, закулисно и при этом получая очень большие деньги – за все сразу: за непривлечение Гаврилова к уголовной ответственности, за сфабрикованный процесс, за умение уговорить свидетелей дать ложные показания. Понимаешь, Ведищев учил своего племянника на этом деле, «как надо уметь жить и как надо работать». Это дело было известно Чалову до малейших подробностей, за исключением нынешних адресов фигурантов. Поэтому тогда, когда он готовился к шантажу Валентина Гаврилова, он и сделал тот запрос в УФМС. Единственный прокол... Это еще раз доказывает: идеальных преступлений не бывает, даже если их задумывают и совершают профессиональные юристы. Чалов не знал, что Гаврилов смертельно болен и у него все так сплелось – болезнь, шантаж, боязнь огласки и то, что это старое дело выплывет и будет расследовано заново... Когда Гаврилов внезапно покончил с собой, Чалов решил все равно не отступать. Понимаешь, он уже настроился на то, чтобы сорвать большой куш. И не собирался так просто расставаться с мечтой о деньгах. Баснословное наследство его дяди давно уже привлекало его. Не нужно брать взяток, рисковать карьерой, местом в прокуратуре, репутацией того неподкупного профессионала, каким все его считали у нас на протяжении многих лет. Чалов, как ни странно, дорожил всем этим. Но и денег больших тоже хотел. Наследство можно было получить по закону – он так и сказал об этом там, в квартире судьи. Только вот для этого дядя-адвокат должен умереть, причем так, чтобы ни у кого не возникло сомнений, что к этой смерти как-то причастен племянник-следователь. И у Чалова родилась идея: убийство дяди по корыстному мотиву из-за наследства можно весьма ловко упрятать в другой очевидный мотив этого старого сфабрикованного уголовного дела – мотив мести Прохоровых за незаконное осуждение и гибель их брата. И когда он все в деталях обдумал, участь его дяди была решена. И участь всех остальных тоже. Понимаешь, я все время находилась с ним рядом в этом нашем «расследовании», я помогала ему, а он меня очень умно «направлял». Ему от меня нужно было, чтобы я стала его свидетелем... очень важным свидетелем в том, что он так правдоподобно и скрупулезно «расследовал». Я была его свидетелем на «всякий случай», если у кого-то возникли бы подозрения и версии, что у него в этом деле после убийства адвоката тоже имеется очень веский мотив. В принципе он пользовался той старой схемой, подсказанной его дядей: все строится на свидетелях, и не важно, лгут они или же добровольно заблуждаются, как я... До самого последнего момента. До финала.