– Теперь я понимаю, отчего он не сразу убил Полину, – сказала Анфиса. – А только ранил. Он таким образом выводил вас на больницу, где работал Прохоров-младший.

– Я сама отвезла Полину в ту больницу по его подсказке. Я позвонила Чалову, и он... сказал, что местная больница недалеко. А он сам был тогда где-то поблизости от дома Полины, возможно, наблюдал, как я там металась. Ему пришлось много поездить, очень потрудиться, чтобы всюду успеть... Машину свою он все время держал наготове. Следователь – фигура самостоятельная, так он говаривал... Рано или поздно, но я должна была в больнице узнать про Дениса Прохорова и проследить связи... И сделать нужные Чалову выводы. А специально для его сестры Натальи он послал по электронной почте на адрес покойного Гаврилова письмо. Из него она поняла, что адвоката Ведищева, которого вся ее семья проклинала все эти годы со дня начала уголовного процесса, можно встретить в японском ресторане на Дмитровке. Учитывая, что Наталья ненавидела адвоката, а он не пропускал ни одной юбки, это была ловкая идея – попытаться свести их. И это тоже у Чалова сработало. Племянник убил дядю в тот самый день, когда он встретился с Натальей, ведь «Бентли» был на «прослушке».

– Но она тоже не овечка, эта девица, она Гаврилова хотела убить, отомстить ему.

– Но ведь не убила. Так и не смогла.

Катя вспомнила, как там, в ясногорском отделе, брата и сестру тащили вниз, в изолятор временного содержания.

– Мне пришлось в тот вечер посадить их в камеру, я... Анфис, у меня не было иного выхода. Если бы мы не успели и если бы он убил судью Дынник, он уже не смог бы свалить и это убийство на них. Я им создала самое надежное алиби на тот момент.

– Я понимаю, – сказала Анфиса. – Нет, отчего столько пыли летом? И наша тачка всю эту пыль собирает... Но с судьей он прокололся, да? Поспешил.

– Чалов вовсе не планировал убивать судью Дынник, зачем лишний риск? Он все точно рассчитывал. После убийства дяди ему уже это вообще не было нужно. Он и так дал следствию массу улик против брата и сестры Прохоровых, запутал их в этой паутине. И знаешь, даже если бы в этом деле их вину все же не доказали бы, это ему тоже ничем не грозило. Но, когда я сказала ему, что доктор Прохоров, как и его брат, бежал с перепугу, он... Чалов просто не смог устоять перед искушением. Захотелось потуже затянуть петлю... Он обставил бы там, в квартире судьи, все так, что уже ни у кого не оставалось бы никаких сомнений, что Денис Прохоров – убийца. Что бы они потом с сестрой Натальей ни твердили на следствии и суде о своей невиновности.

– А вы с этим опером судью спасли. Но она ведь... Катя, она такой же «оборотень» и предатель. И адвокат, и этот владелец похоронной конторы Платон Ковнацкий, и Полина – они все предатели и лжесвидетели. И... слушай, может, я сейчас выскажу крамольную мысль. – Анфиса поставила на землю синее пластиковое ведерко. – Он, Чалов, спрашивал тебя там – чего ты туда поперлась? Правда, а чего ты туда поперлась в квартиру?

– То есть как?

– Вы с опером могли ждать его у лифта, взять с поличным после того, как он все сделал бы там, прикончил эту гниду из суда. Вот ты спасла ей жизнь, но зачем она нам – нам всем – такая, эта судья Дынник? Катя... ответь мне, ты веришь, что ее накажут, привлекут к ответственности? Что ей тоже воздадут по справедливости после всех этих ваших долгих допросов и расследований?

– Я хочу в это верить, – ответила Катя.

Маленькая машинка с начищенным до блеска «рыльцем»-капотом пялилась на них с затаенным интересом, словно ее компьютерный мозг, запрограммированный на «выбор оптимального маршрута», старался понять, просчитать...

– Порой я ненавижу твою работу, – сказала Анфиса, – а порой сердце болит... Ладно, а какие новости про этого красавчика из похоронного бюро?

Гермеса обнаружили утром следующего дня, причем там, где вроде бы «все обыскали сверху донизу, с первого этажа до последнего» во время объявленных планов «Перехват» и «Сирена», – в ясногорской больнице. В палате Марианны Викторовны Ковнацкой, где он свернулся на полу, как бездомный пес, грезя под кайфом от новой, «перехваченной» тут же, в больнице, у «неустановленного следствием лица» (он так и не выдал своего больничного снабженца-благодетеля) дозы. Свой побег из ясногорского отдела он помнил смутно – жажда наркотиков погнала его в больницу, и это на тот момент было единственное, что он желал получить.

Из всех благ, соблазнов и чудес мира – единственное, что он желал получить.

С ним, конечно, разбирались в «рамках возбужденного уголовного дела», но держали дома «под подпиской». Глотов и Марианна Викторовна тоже вернулись в особняк на Юбилейной улице. У мадам Ковнацкой от всего пережитого немножко поехала крыша – она порой называла Гермеса «милым мальчиком», а иногда – уж совсем непонятно почему – звала его «Женя» и спрашивала «Где твой велосипед?» и «Скоро ли Платоша вернется из школы, не знаешь?». Глотов был очень заботлив и нежен с ней – выводил ее в сад на свежий воздух, сажал в шезлонг под яблоню, утром помогал ей умываться и даже не брезговал убираться в туалете, если она там что-то «грязнила» по состоянию душевного здоровья и забывала спустить за собой воду в унитазе. Иногда вечерами они собирались за большим столом – уже не так парадно накрытым – и выпивали. У Марианны Викторовны розовели щеки, Глотов предлагал «продать к чертям похоронное дело и купить в Сочи дом», а Гермес клялся им обоим, как заботливым родителям, завязать с «аптекой» и окончательно перейти на кокаин.

Если что-то кончается, и кончается относительно благополучно, то это еще не значит, что это и есть – самый счастливый конец.

– Доктора Прохорова и его сестру вы отпустили? – спросила Анфиса Катю, отступая на шаг от чудо-машинки и любуясь результатами трудов своих.

– Да, их отпустили. По этому делу они важные свидетели и встретятся с Чаловым в суде.

– Финита. – Анфиса собрала губки, тряпки и другие «причиндалы». – Сейчас к тебе: моем руки и едем кататься. И не смей возражать. Сегодня воскресенье, дороги свободны, ты вон как со всеми этими поездками напрактиковалась, поучишь меня парковаться и въезжать на горку.

– Да я-то как раз на горку въезжать не очень умею, я все больше с горы, – ответила Катя. – Без тормозов.

И они въехали на пригорок...

И покатили «под горку». Их велосипеды скрипели и дребезжали, а тропинка «под горку» с холма буйно заросла травой.

Доктор Прохоров одолжил два велосипеда у своего коллеги-анестезиолога и его жены, обожавших велопоходы. Но Перчик держалась в седле велосипеда скверно.

В этот воскресный день она уже выпила... пива, но выпила много, чтобы, как она выражалась, «педалить эту механику».

Собственно, никакого точного маршрута они не выбирали, просто приехали к озеру, позагорали на траве, вода, уже темная и стылая, не манила купаться. Отдохнув, поев, выпив пива, взгромоздились на велосипеды и покатили – сначала по дороге, потом по тропинке в луга, затем снова по проселочной дороге.