Звон колокола позвал нас из палатки. По выходе я подсчитал бегунов: нас было всего восемь. Каждый вытащил из шляпы номер своей стартовой позиции. Моя четверка, в общем, меня вполне устраивала. Затем через узкий проход в ограде мы вышли на место действия. До сих пор я не осознавал количества зрителей; теперь их число показалось мне устрашающим – мы были окружены огромным широким кольцом смотрящих на нас лиц. Но, как ни странно, это кольцо перестало существовать, когда мы выстроились на дугообразной белой стартовой линии. Немного наклонившись вперед, я думал только о блестящей на солнце травяной дорожке, широким овалом лежащей передо мной, и о том, что три ее круга составляют милю, – мои барабанные перепонки напряглись в ожидании стартового выстрела.

Бах! С выстрелом я рванулся к внутренней стороне беговой дорожки и, как и намеревался, с самого начала взял на себя лидерство. Глухой топот за спиной меня не беспокоил. Я был первым и хотел им остаться. Свободно и легко рассекая прохладный свежий воздух, я чувствовал, что могу так бежать целую вечность. Как быстро закончился первый круг. И теперь, как бы издалека, но в сладком предвкушении своего триумфа я стал слышать, как в толпе выкрикивают и повторяют мое имя. Я одолел половину второго круга, когда какой-то бегун, не Симмс и не Пурвес, а неизвестный, не числящийся в фаворитах соперник неожиданно опередил меня на добрых три ярда. Невозможно было пережить такое оскорбление. Под аккомпанемент продолжающихся истошных криков я наддал и мощным рывком оставил его позади.

Но только воздух вдруг стал менее прохладным, а движения моих конечностей уже едва ли можно было назвать легкими и изящными. Тем не менее второй круг закончился, я все еще был впереди, и оставался последний круг. С поднятой головой и тяжело колотящимся сердцем я рвался вперед из последних сил, сознавая, что слабею, но молясь о том, чтобы удержать лидерство. Увы, Небеса не услышали мою мольбу. Мне оставалось не более половины круга до финиша, когда, сделав мощный рывок, Пурвес обогнал меня, его жилистые ноги работали как поршни, локти молотили воздух. За ним, усердно сопя, меня обошли Симмс и еще двое. Я пытался нагнать их, но мне нечего было противопоставить этой коллективной атаке.

Мои собственные ноги, если про них еще можно было сказать, что они действительно принадлежат мне, поскольку я перестал их чувствовать, меня не слушались. Мои легкие разрывались, горло пронзала боль, я задыхался. Я понимал, что все кончено. Мое покрытое позором имя, которое больше никто не выкрикивал, растворилось в реве, смутно доносившемся из-за красной пелены, плывшей у меня перед глазами: «Пурвес, папа Пурвес!»

Продолжая бежать, но уже вслепую, я смутно осознал, что еще несколько теней проскользнули мимо меня. Когда, пошатываясь, я миновал сорванную финишную ленту, лишь один-единственный бегун, одинокий юный тюфяк по имени Чак, был позади меня. Я занял второе место с конца.

К счастью, палатка-раздевалка была рядом. Разбитый и униженный, чуть не в слезах, я неверной походкой добрался до нее и спрятался там. Согнувшись и тяжело дыша, я сидел на скамейке, а папа Пурвес пытался утешить меня:

– Миля – не твоя дистанция, мальчик. Если бы вдвое короче, ты бы победил. Но ничего, у тебя еще все впереди.

На его добрые слова у меня не нашлось ответа. Каким же дураком я был, с Теренсом заодно, чтобы считать, что в моем возрасте, без тренировок, будучи не в форме, можно соревноваться с мужчинами, опытными бегунами, выступающими за приграничный регион, профессионалами в некотором смысле. Наконец я очнулся, влез в свою одежду, бросил мокрую от пота форму в сумку и вышел наружу.

Тут же я столкнулся с Теренсом. Он ждал меня, и не успел я произнести жалкие слова извинения, как он взял меня за лацкан куртки.

– Я тебя уже заждался! – торопливо воскликнул он и, прежде чем я смог открыть рот, продолжил: – А теперь слушай, Лоуренс. Не приближайся ни к Донохью, ни к кому-либо из нас. Не подходи к машине. Ни в коем случае.

– Почему? – запнулся я. – Потому что я не победил?

– Да нет же, глупец! – Поколебавшись, он огляделся и понизил голос: – На самом деле у нас куча неприятностей из-за ставок. И для тебя гораздо безопаснее держаться подальше. Это все чертов Донохью, его вина. Я-то думал, просто повеселимся, а вышло дрянь дело. Так что тебе сейчас… нужно спокойно отправиться в город и ждать нас возле проезда под аркой. Помнишь, где мы въехали в город?

– Да.

– Ну и отлично. Менее чем через час мы там на машине подхватим тебя. Вот тебе фунт, если захочешь перекусить или что-нибудь еще, пока будешь ждать.

– Прости, что я проиграл, Терри, – наконец выдавил я из себя в муках стыда.

Он как-то странно посмотрел на меня, потом, не говоря ни слова, развернулся и поспешил прочь.

Я постоял, глядя, как он исчезает в толпе, затем, опустив голову, с сумкой в руке, выскользнул с этой территории через выход на поле для гольфа и потащился полевой дорогой к городу.

Дорога впереди, к моему облегчению, была почти пустой. Поскольку соревнования продолжались до пяти часов, а теперь было не больше половины пятого, только несколько зрителей начали покидать спортивную площадку. Мертвецки уставший, я еле передвигал ноги, настолько погруженный в свой собственный мрак, что поначалу не обратил внимания на женскую фигуру, идущую чуть впереди так же медленно и устало. Но вдруг я увидел, кто это был, и, поспешив вперед, крикнул:

– Нора!

– Это ты! – удивленно обернулась она. – Ты бросил всех остальных?

Я жалко кивнул.

– Теренс велел мне держаться подальше от них. Я должен встретиться с ними у городской арки.

– Почему ты должен держаться подальше от них?

– У них проблемы со ставками на меня.

Она повернула ко мне бледное лицо – губы ее были твердо сжаты.

– Ты выиграл забег?

– Нет, Нора, не выиграл. Я был практически последним. Они все там были намного старше меня. У меня не было ни малейшего шанса, несмотря на все сказанное в газете.

– В какой газете?

Теперь мы шли рядом по дороге. Я достал из кармана «Рекламный Бервик», развернул его и показал ей абзац.

Она прочла его, посмотрела на меня, снова прочла, и взгляд ее устремился вдаль. Еле слышно она пробормотала что-то с такой мучительной горечью, что я был рад не разобрать ее слов. Она помолчала, а затем словно собралась с мыслями:

– Мой бедный Лоуренс, тебе не надо встречаться с ними под аркой. Ты вернешься домой поездом вместе со мной.

Это была неожиданная и яркая перспектива.

– Но разве они не будут меня ждать?

– Не будут! Не беспокойся о них, потому что они не беспокоятся о нас.

– Когда поезд, Нора?

– Без десяти шесть.

– Разве нам не надо будет пересаживаться в Эдинбурге?