Я вскочил, довольно сильно ударившись голенями о какой-то невидимый острый предмет, и пробрался к двери. Прижав к ней ухо, я постоял в нерешительности, но так ничего и не услышал. Если бы кто-то и позвал меня, то только Нора. Осторожно я открыл дверь. В коридоре было темно, но в нескольких шагах далее под дверью ее комнаты была видна слабая серебряная полоска света.

Я спал в одежде, сняв лишь куртку и ботинки. Теперь тихо, в носках, подкравшись к ее комнате, я ногтями постучал в дверь. Ответа не было.

– Нора, – прошептал я, – ты там?

Она откликнулась – невнятно, но в голосе ее прозвучала просьба о помощи. Я повернул ручку и вошел.

Она лежала на боку, на ней ничего не было, кроме сорочки, которая задралась выше колен. Глаза ее были закрыты, а ладони сжаты. Простыни и одеяла, сбитые в кучу, валялись на полу. Больше всего меня поразил серый цвет ее напряженного осунувшегося лица. Она выглядела старше, почти некрасивой, едва узнаваемой.

– Нора… – запнулся я. – Ты звала меня.

Она приоткрыла глаза:

– Я больше не могла этого вынести. Такая боль.

– Где, Нора?

Она сделала жест по направлению к животу, но ниже. Было совершенно ясно, что она испытывала жестокую боль. Страх, который весь день гнездился в глубине моего сознания, теперь возобладал над всем остальным. Пусть я дурак и неудачник, но, слава богу, об аппендиците я кое-что знал. Я подошел к кровати:

– Все еще больно?

– Да. Чувствую себя ужасно.

– Нора, – сказал я как можно спокойнее, – нам понадобится помощь.

Все еще зажимая бок, она не ответила. Я взял ее свободную руку. Ладонь была горячей и влажной от пота.

– Мы должны выяснить, насколько это опасно. Надо вызвать врача.

– О нет. – У нее перехватило дыхание от очередного приступа боли. – Подождем немного.

– Мы должны вызвать! – взмолился я.

– Середина ночи. Ты никого не найдешь. Я продержусь. Просто останься со мной.

– Но, Нора… – запнулся я, пораженный тем, что она против помощи.

– Пожалуйста, останься. Если ты дашь мне подняться и походить по комнате, возможно, боль пройдет.

Она оперлась на локоть, а другую руку положила мне на плечи. Поддерживая ее, я ощутил в комнате дурной, нездоровый запах. Затем я заметил, что сумка «глэдстоун» открыта и пуста. Моя белая майка и шорты лежали в углу, мокрые и ужасно грязные, запачканные чем-то коричневатым.

Я подумал, что ее вытошнило на них, и решил действовать. Я уложил ее на подушку. Не говоря ни слова, вышел и спустился вниз к двери, на которой было написано «Private». Я громко постучал в дверь, потом, поскольку никто не ответил, повернул ручку, вошел в комнату, нашел выключатель и включил свет. Я стоял в небольшой уютной гостиной. Мой взгляд упал на часы, тикающие на каминной полке, – они показывали полтретьего ночи. Через другую, скрытую занавеской дверь я прошел на кухню, где, вскочив в корзине, стоящей перед топкой с еще тлеющими красными угольками, на меня начала лаять и рычать маленькая собака. Внезапно раздался резкий голос:

– Кто здесь?

Я ответил, сказав, кто я и что мне срочно нужна помощь. Несколько минут ничего не происходило, затем, к моему огромному облегчению, на кухне появилась женщина, дочь старика. Все еще затягивая пояс, она успокоила собаку и сердито посмотрела на меня, ее глаза опухли ото сна, волосы были заплетены в толстую косу с лентой на конце.

– Моя кузина ужасно больна и сильно страдает. – Я успел это сказать до ее попреков. – Уверен, что это аппендицит.

Мои слова успокоили ее: она все еще сердилась, но сдержалась и не стала браниться.

– О господи! – простонала она. – Зачем я вас пустила?

– Ужасно, что я вынужден беспокоить вас. Но пожалуйста, подойдите к ней. Или вызовите по телефону врача.

Помолчав, она сказала:

– Я поднимусь к ней. Пошли, шут гороховый. Не заставляй меня стоять здесь всю ночь.

Я поднялся наверх и открыл дверь в комнату Норы. Женщина вошла – во всяком случае, шагнула за порог и остановилась. Ее взгляд упал на Нору, на смятую постель, разбросанные одеяла, на мою грязную майку в углу, даже на наполовину полный ночной горшок и на какие-то пугающие пятна на простыне, которых я раньше не замечал. Затем совершенно иным голосом, от которого на меня повеяло холодом, сказала:

– Иди в свою комнату, ты. И не шевелись, пока я не позову тебя.

И она закрыла дверь перед моим носом.

Я не мог не повиноваться, но, вернувшись в кладовую, сел возле двери в темноте, тревожно прислушиваясь, трепеща каждой клеточкой своего существа, в страхе, ужасном страхе за Нору. Я вздрагивал, вспоминая ее белое как мел лицо, истощенное и осунувшееся. Я молился, чтобы поскорее пришел доктор. Операция аппендицита была сама по себе серьезной, и я также знал, что, если быстро не удалить воспаленный аппендикс, он может лопнуть с фатальными последствиями.

Женщина все еще оставалась в комнате Норы – возможно, целых десять минут. Вдруг я услышал, как она спустилась вниз. Кладовая была прямо над нижним коридором, а старые доски пола здесь не были ничем покрыты. Распластавшись на полу и напрягая слух, я понял, что она, вероятно, вошла в гостиную. Почти сразу же раздался ее голос, и, хотя я не мог разобрать слов, я вздохнул с облегчением – она говорила по телефону с доктором. Это продолжалось какое-то время, а затем я услышал, как она снова поднялась к Норе. Прошло невыносимо много времени, прежде чем пришел доктор. В комнате Норы он пробыл недолго. Почти сразу он спустился к телефону. Содрогнувшись, я догадался, что это означало. Затем я услышал, что он снова поднимается.

С рассветом несколько лучей заглянули в кладовую, явив мне свалку покрытых пылью ящиков, шваб, ведер, обломков мебели и прочий хлам. Я подошел к единственному окну, чтобы увидеть карету «скорой помощи». Но когда она заколыхалась на тихой серой улице, я не выдержал и отвернулся. Отступив от окна, я слушал, как уносят Нору. Я не мог заставить себя посмотреть.

Наконец все снова стихло. Я обулся, надел куртку и приоткрыл дверь кладовой. Вокруг не было слышно ни звука. Мне больше было не по силам ждать непонятно чего. Осторожно я прошел по коридору. В комнате Норы, засучив рукава и уперев руки в бедра, стояла женщина, глядя на весь этот ужасный беспорядок.

В моей голове была только одна мысль. Я сказал:

– С ней все нормально?

Женщина развернулась. Ее искаженное гневом лицо пошло темно-красными пятнами.

– Я не знаю, и мне все равно. Ты, мерзкий сопляк, приводишь сюда эту шлюху, пачкаешь все мое постельное белье, засираешь комнату, так что теперь нужно все отскребать, ночью не даешь мне спать, и все ради двуличной маленькой сучки, которая якобы твоя кузина. Надо сдать тебя в полицию – вот что надо сделать. И сдам! Так же, как и ее.