Для него интересы Французской короны и лично Карла Анжуйского были всегда на первом месте. Папа не любил германцев и совершенно искренне считал, что никакой унии с греками не нужно. Он вскоре прекратил все сношения с Византийским императором, ссылаясь на то, что Михаил VIII Палеолог не выполнил ни одного своего обязательства. Палеолог срочно направил посольство в Рим, но оно было встречено крайне холодно. 3 июля 1281 г. Карл Анжуйский, Французский король Филипп III, к которому перешли права на корону Латинского императора, встретились с представителями Венецианской республики и с благословения нового апостолика подписали соглашение с характерным названием: «О возрождении Римской империи, узурпированной Палеологами». Вскоре к ним присоединились пизанцы, латиняне Пелопоннеса; и лишь генуэзцы отказались воевать со своими союзникамивизантийцами.

Чтобы придать походу бульший размах и сакральные черты, Мартин IV 18 ноября 1281 г. отлучил Михаила VIII Палеолога от Римской церкви, обязав того до 1 мая 1282 г. передать Византийскую империю в руки Римского епископа. В противном случае Палеологу было объявлено, что его предадут вечной анафеме[478]. Единственно, что оставалось ждать в тревоге Византийскому императору, – летнего наступления 1282 г. армады Карла Анжуйского.

Этот резкий шаг, совершенно не вынужденный прежними отношениями между Римом и Константинополем, поверг в прах политику предыдущих десятилетий. Безусловно, теперь ни о какой унии не могло быть и речи: Михаил VIII Палеолог вполне обоснованно чувствовал себя преданным Римским епископом и оскорбленным. Как рассказывают, когда к нему явился из Рима его посол Никейский епископ Феофан с известием об анафематствовании василевса папой, Палеолог в сердцах вскричал: «Хороши плоды их любви! Изза них я вооружил против себя своих ближних, а они не только не оказали мне ни малейшей благодарности, но еще и отлучили меня!»[479]

Царь хотел тут же публично порвать договор с Римом, но одумался – ведь, в этом случае он своими руками расписывался в ошибочности политики предыдущих лет. Кроме того, в таком случае патриарх Иоанн Векк должен был оставить престол, а Иосиф вновь его занять. Понятно, что такие перипетии не могли пройти бесследно для царя. Поэтому император ограничился тем, что запретил поминать имя папы на Литургии[480]. Но для всех это означало одно – конец униальным спорам и… почти неизбежное падение Константинополя. Византия оставалась беззащитной перед армадой латинян, возглавляемых Карлом Анжуйским.

Однако здесь, наконец, сказались плоды стратегии Михаила VIII Палеолога, которую он проводил в течение почти двух десятилетий. Стало ясно, от какой страшной опасности отводил Византию Михаил VIII Палеолог, пожертвовав своим именем ради отчизны. Если бы не его умелые дипломатические комбинации с Римом на протяжении всего этого времени, французы, ставшие во главе объединенных сил Запада, уже давно могли бы стереть в порошок ненавистный им Константинополь и разметать в прах древнюю православную культуру.

Не зря говорится, что никакое доброе дело не проходит бесследно. Палеолог не напрасно столько лет выигрывал время, надеясь на то, что противоречия между западными государями рано или поздно скажутся. И оказался прав. Наконец, дали себя знать нюансы политики Анжуйца, проводимой им в последние десятилетия. Увлеченный идеей построения Средиземноморской империи, Карл совершенно забыл о своих врагах в Европе, недовольстве сицилийцев, страдающих под его правлением, массе знатных лиц, высланных им с острова, и тяжелых налогах, которыми замучил островитян.

Как выяснилось, многие изгнанники из Сицилии нашли приют в Испании у Арагонского короля Хайме I, сын которого Педро, как писалось выше, был женат на Констанции, дочери покойного короля Манфреда. Среди них выделялись кондотьерфлотоводец Рожео ди Лауриа и врач по профессии, молодой и состоятельный в прошлом землевладелец из Салерно Джованни да Прочида. Некогда он служил при дворе императора Фридриха II придворным лекарем, владел множеством языков и чрезвычайно преуспел в тайной дипломатии. В 1269 г. Карл Анжуйский обвинил его в поддержке несчастного Конрадина, чему действительно нашлось множество доказательств. Джованни бежал в Венецию, а оттуда в Барселону, что, однако, не избавило его семью от бед. Один из его сыновей был убит французскими рыцарями, а дочь – изнасилована. В это время он занимал высокий пост канцлера при Арагонском короле и, имея репутацию умелого заговорщика, начал плести сеть, направленную против ненавистных ему французов[481].

В 1280 г., после смерти отца, королем Арагона стал его наследник Педро III Великий. Он тут же завязал дипломатические отношения с Константинополем и начал подготовку грандиозного заговора на Сицилии, финансируемого самим Михаилом VIII Палеологом[482]. Когда в декабре того же года Педро отправился к Филиппу III Французскому, чтобы обсудить некоторые вопросы, холодность его обращения к сыну Карла Анжуйского, который находился в королевском дворце, поразила всех очевидцев. Стало ясно, что высадка арагонцев в Сицилии, о которой уже без стеснения говорил Педро III, вопрос времени. Противостояние арагонцев с французами смутило и Римского папу – тот откровенно не знал, как ему поступать в такой ситуации. Удивительное дело: понтифик одновременно благословил два Крестовых похода – один для Карла Анжуйского против Византии, а второй – для Педро Арагонского в Тунис, на самом деле откровенно направленный против короля Сицилии[483].

Весной 1282 г. всей Европе казалось, что час падения Византийской империи уже близок. Громадный флот Карла Анжуйского стоял на якоре в гаванях Мессины, готовый к отплытию. К нему были готовы присоединиться венецианцы и греческие католики Эпира и Фессалии. Сербия, Болгария и Венгрия собирались поддержать это предприятие, надеясь попутно решить собственные территориальные вопросы. Все свидетельствовало об успехе кампании. Но тут внезапно произошло событие, ознаменовавшее крах всей политики Карла Анжуйского и его мечты. На острове началась так называемая «Сицилийская вечерня», приведшая к тотальному уничтожению французов и свержению власти Карла Анжуйского на Сицилии.

Восстание началось 29 марта 1282 г., на Пасху, которая в тот год выдалась очень ранней. Поводом послужило несколько фривольное заигрывание французских чиновников в Палермо с одной молоденькой сицилианкой во время празднеств, закончившееся тем, что муж женщины заколол обидчика на глазах толпы. Французы бросились отомстить за товарища, но сицилийцы накрыли их своим количеством и все они погибли. К следующему утру 2 тысячи французов, мужчин и женщин, были убиты разгневанными сицилийцами[484]. Остров запылал…