– Не останавливайся… – я снова практически прохрипел, когда оказался за её спиной, любуясь теперь на небольшом расстоянии её рельефной спиной и переминающимися при каждом шаге шикарными ягодицами. – Продолжай… Иди… иди вперёд…

Жаль, на это нельзя было смотреть целую вечность. Да я бы всё равно так долго не выдержал. В какие-то моменты даже казалось, что окружавшее нас помещение, мебель и другие вещи напрочь стирались из памяти, как и из самого пространства и времени. Что кроме нас двоих здесь больше ничего и не было. Возможно, лишь серые и чёрные тени размытого повсюду вакуума и не слишком яркое пятно света, в котором естественно, но совершенно не наигранно вышагивала Анна Блэр. Хотя и эти тени со временем приобретали знакомые формы, размеры и цвета. Иначе я и сам не успел бы осознать, где кончались границы моего собственного мира, через которые никто из нас двоих не смог бы переступить, чтобы случайно не убиться.

– Стоп! – похоже, и в этот раз я выпалил свой приказ, едва ли это осознавая. На чистом рефлексе. Когда вдруг понял, что Серая Шапочка уже дошла до панорамного окна, и до «прыжка» с одного из последних этажей высотки её отделяло всего пара ярдов с толстым звуконепроницаемым стеклом. Разумеется, она навряд ли смогла бы спрыгнуть или специально врезаться носом в прозрачную преграду, но это, как говорится, уже «мелочи».

Я же остановился чуть раньше, где-то по центру гостиной, не заметив даже, как сам стянул с себя свой демисезонный френч и куда-то отбросив его ненужной тряпкой на ближайшую и пригодную для данной цели мебель. Сейчас же я машинально пытался расправиться с рукавами чёрного пиджака, вытягивая из них поочерёдно руки, но едва ли зацикливаясь на удушающих ощущениях лихорадящего жара и налёте липкой испарины. Мне было плевать на физический дискомфорт, поскольку в эти мгновения я был выше всех этих глупостей. Я пребывал на вершине мира. Я собирался шагнуть в Нирвану в самые ближайшие секунды.

– Ещё один шаг… Обопрись ладонями о стекло. Не бойся… Оно не треснет. – уже сколько раз протестировано и проверено на прочность до тебя.

Лишь изредка я замечаю периферией своего кайфующего сознания, что делаю сам. Как мои пальцы расстёгивают верхние пуговицы чёрной сорочки под горлом. И как нежная прохлада окружающего воздуха пытается забраться в отрывшийся вырез под воротником, чтобы хоть немного охладить мою покрытую горячим потом кожу.

Анна делает, что я приказал. Почти с готовностью, словно читая мои же мысли на расстоянии или как-то заведомо анализируя своё положение с будущими действиями.

– Расставь ноги на ширине плеч и… выпяти попку… Можешь прогнуться в спине.

Шум в голове, в ушах и даже глазах усиливается, вместе с притоком горячего алого воздуха. Нет… крови. Я снова время от времени слепну и немного побаиваюсь подобных приступов. А то, не дай бог, очнусь после очередного затмения где-нибудь в другом месте и не за тем занятием, на которое раскатал губу. Но смаргиваю эти наплывы достаточно быстро и без дополнительного усилия. А после и вовсе беру их под жёсткий контроль. Мне нежданные сюрпризы сейчас совершенно ни к чему. Я хочу видеть всё! Абсолютно всё! Запоминая каждый момент, каждое ощущение и каждый звук! Я собираюсь насыщаться всем этим в полную меру, на всю катушку, без долбанного дозирования и передышек на покурить.

– А вот теперь… я тебя съем! – я буквально прорычал эти слова в затылок Анны, перед этим насмотревшись, налюбовавшись и напробовавшись первыми впечатлениями. Тем, как она безропотно выполнила всё, что я ей приказал сделать. Как подошла почти впритык к стеклу, как вжала в его холодную поверхность свои явно дрожащие ладошки и как попыталась принять развратную позу готовой к предстоящему траху покладистой сучки.

Расставила будто вылепленные из живого мрамора ноги, стараясь крепче вжать в нижнюю опору подошвы с каблуками самоубийственных туфель. И, да, чуть прогнулась в пояснице… выпячивая в мою сторону аппетитные холмики упругих ягодиц и выставляя напоказ блестящую от соков промежность со скрытым в припухших дольках половых губ обильно увлажнённое соцветие дикой орхидеи.

Тут, как говорится, и у мёртвого встанет. У меня же встало всё, что только было можно и невозможно. И короткие волосы на затылке тоже, после прошедшего по позвоночнику и чреслам колкими разливами то ли жидкого, то ли, наоборот, иссушающего эрогенного тока. В горле враз всё пересохло. Но я так и не притронулся к ширинке, хотя и был на пределе. На нереальном для себя пределе. Схожим разве что с тем почти уже забытым моментом, когда я впервые в жизни собирался трахнуть первую для себя самочку. Тогда все чувства и эмоции находились на схожей грани. Единственное, сейчас я не испытывал ни страха, ни приступов необоснованной паники, поскольку прекрасно знал что и как буду делать.

И, да, я это делал…

Я подошёл к ней… Я коснулся всей пятернёй её прохладной и восхитительной на ощущение спины над соблазнительным копчиком, который уже не терпелось облизать. И пропустил по нервным окончаниям пальцев её ответную дрожь, усиливая этот сладкий для обоих озноб лёгким давлением ладони, которой провёл почти по всему изгибу позвоночника до самой шеи, а уже там… Там зачерпнув с животной жадностью как можно больше прядей карамельного шёлка. А потом и вовсе нырнув в это до одури блаженное безумие с головой, как в кристально чистую воду живительной влаги посреди раскаленного пекла собственной преисподней.

Прижался к её спине и выпяченной попке всем, чем смог прижаться – грудью, животом, онемевшим пахом… И даже не понял, как другой рукой обхватил её налитое вожделением полушарие груди, тут же интуитивно и не до боли (может лишь до очёнь лёгкой боли) сжав истомившуюся плоть и уже всем телом вбирая каждую судорогу со спазмом, прошивающие насквозь мою полностью деактивированную жертву.

Вот тогда-то я и вжался щекой в её затылок недалеко от раскрасневшегося ушка. И прорычал свой безапелляционный вердикт, чувствуя, что это далеко не шутливая угроза. Я говорил предельно серьёзно. Я действительно собирался с ней это провернуть в самое ближайшее время.

– А вот теперь… я тебя съем!..

Говорят, есть несколько вещей, на которые можно смотреть, не отрываясь, целую вечность – как горит огонь, как течёт вода и как кто-то работает. Я бы добавил ещё одну. Как абсолютно голая Анна Блэр стоит у окна в развратной позе на фоне ночного города и высоте птичьего полёта. А если ещё и совместить «работать», то есть, трахать и, желательно, самому – этот кайф я готов возвести в степень бесконечности прямо сейчас и навеки вечные.

Тут, главное, самому как-то удержаться на грани и не сорваться. Не перейти черту. Не сделать того, что хотел бы сотворить мой одуревший зверь, но не возвышающийся над ним человек разумный. А хотел я это сделать, не передать словами, как безумно сильно. До трясучки сильно. До помрачения рассудка и скручивающихся в тугой пульсирующий узел всех нервов вместе взятых.

Хотя, какого чёрта?..

– Ты ведь понимаешь… что прелюдии уже закончились? Я их давным-давно все использовал и исчерпал.