Официально «Красный террор» был объявлен 2 сентября 1918 года Яковом Свердловым в обращении ВЦИК и подтверждён постановлением Совнаркома от 5 сентября 1918 года как ответ на покушение на Ленина 30 августа, а также на убийство в тот же день председателя Петроградской ЧК М. Урицкого. Официальное издание Петросовета, «Красная газета», комментируя убийство главного столичного чекиста, писала: «Убит Урицкий.

На единичный террор наших врагов мы должны ответить массовым террором… За смерть одного нашего борца должны поплатиться жизнью тысячи врагов». И далее: «Кровь за кровь. Без пощады, без сострадания мы будем избивать врагов десятками, сотнями. Пусть их наберутся тысячи. Пусть они захлебнутся в собственной крови! Не стихийную, массовую резню мы им устроим. Мы будем вытаскивать истинных буржуев-толстосумов и их подручных. За кровь товарища Урицкого, за ранение тов. Ленина, за покушение на тов. Зиновьева, за неотмщенную кровь товарищей Володарского, Нахимсона, латышей, матросов – пусть прольётся кровь буржуазии и её слуг, – больше крови!» (7). Сам Зиновьев после убийства Урицкого хотел разрешить всем рабочим расправляться с неугодными прямо на улице – за себя, и за того Нахимсона. А ведь самосуд хуже любого суда. Он сплачивает на основе преступления. И это – сплочение зверей.

Самой крупной акцией красного террора стал расстрел в Петрограде 512 представителей элиты (бывших сановников, министров, профессоров). Данный факт подтверждает сообщение газеты «Известия» от 3 сентября 1918 года о расстреле ЧК города Петрограда свыше 500 заложников. По официальным данным ЧК, всего в Петрограде в ходе красного террора было расстреляно около 800 человек.

«Еженедельник ВЧК» добросовестно сообщал о взятии заложников, отправке в концентрационные лагеря и расстрелах. Согласно сведениям газеты, ЧК Нижнего Новгорода под руководством Н. Булганина (того самого фиктивного маршала и президента СССР при Н. Хрущеве), «ликвидировала» с 31 августа 141 заложника; 700 заложников были подвергнуты аресту в течение нескольких дней. В городе Вятка Уральская ЧК произвела в течение одной недели казнь 23 «бывших жандармов», 154 «контрреволюционеров», 8 «монархистов», 28 «членов партии кадетов», 186 «офицеров» и 10 «меньшевиков и правых эсеров». ЧК Иваново-Вознесенска сообщает о 181 заложниках, уничтожении 25 «контрреволюционеров» и основании «концентрационного лагеря на 1000 мест». ЧК города Себежа «ликвидировала» «16 кулаков и попа, отслужившего молебен в память кровавого тирана Николая II»; ЧК Твери – 130 заложников, 39 казнённых; Пермская ЧК – 50 ликвидаций (8).

И так далее, и тому подобное: приведённый перечень – лишь небольшая часть информации. Страшные цифры и факты, где активно мелькают фамилии будущих жертв режима, вроде Зиновьева, или уцелевших правителей, типа Булганина (на излете лет – благостного старичка с бородкой). В борьбе с казаками особо отличились многие будущие жертвы сталинских чисток, тот же Иона Якир, который придумал установить в тамошних местах процент уничтожения мужского населения. Но именем Якира называют улицы, поскольку он считается незаконно репрессированным. Или еще характерная черта: другой репрессированный военачальник – Виталий Примаков. В архиве его жены Лили Брик (она успела побывать замужем и за ним) сохранился акт обыска при аресте Примакова, где среди изъятых вещей значится: «Портсигар желтого металла с надписью «Самому дорогому существу. Николаша». Подарок убитого большевиками Николая Второго его возлюбленной, балерине Матильде Кшесинской, который у нее был реквизирован большевиками… Советская власть щедро одаривала награбленным своих героев и подобное мародерство «награжденных» не смущало. Но мародерство рано или поздно ведет к разложению всего войска.

Грабили отдельных людей, грабили и бюджет. В ноябре 1921 года, то есть тогда, когда голодом были охвачены 18 губерний России, когда ежедневно погибали тысячи граждан, Ленин подписывает постановление Совета Труда и Обороны (СТО) о выделении ВЧК дополнительно к ранее отпущенным средствам еще 792 000 рублей золотом. Гигантская сумма. Для какой цели отпускались ВЧК столь большие деньги в постановлении не расшифровывается, но, обратите внимание, астрономические средства идут в распоряжение красной охранке на фоне лютого голода. Сколько людей можно было накормить за счет канувших в никуда денег!

Стоит задуматься над тем, что жертвы партийных репрессий 1930-х годов несопоставимы в количественном отношении с результатами устроенной их стараниями Октябрьской революции и Гражданской войны. В 1934–1938 годах погибло примерно в 30 раз (!) меньше людей, чем в 1918–1922 годах. Даже в 1922 году В. Ленин еще заявляет о невозможности прекращения террора и необходимости его законодательного урегулирования, что следует из его письма наркому юстиции Курскому от 17 мая 1922 года: «Суд должен не устранить террор; обещать это было бы самообманом или обманом, а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и без прикрас. Формулировать надо как можно шире, ибо только революционное правосознание и революционная совесть поставят условия применения на деле, более или менее широкого. С коммунистическим приветом, Ленин» (9). И репрессии продолжались – каждый день в стране расстреливали десятки человек, и это на фоне таких симпатичных историкам 20-х годов.

Государство именовалось «диктатурой пролетариата», и оно было диктаторским. В стране царила официальная «диктатура». Удивляться, что Сталин стал диктатором в стране диктатуры просто глупо – не он или Троцкий, так кто-нибудь другой. И значит, репрессии против инакомыслящих были неизбежны.

Может, все-таки, дело в статусе жертв репрессий тридцатых? Во время Гражданской войны гибли представители предыдущих правящих классов, которых революция сознательно выметала из страны, плюс миллионы безымянных крестьян и рабочих. Во втором случае, в результате т. н. «сталинских репрессий», пострадали представители партийной элиты и тесно связанной с ней интеллигенции, потомки которых оставались у власти вплоть до самого распада СССР. Память о репрессиях носила у них буквально генетический характер – кого ни копнешь, либо родственник репрессированного, либо знаком был с репрессированными, либо просто был в курсе происходящего. Между тем, миллионы рядовых граждан Страны Советов ни о чем злодейском не ведали вплоть до ХХ съезда. А вот память о коллективизации, о голоде, о распаде привычного быта сидела в народе крепко. Рискну даже предположить, что публичная расправа над партийцами в тридцатых была народу по нутру, как, своего рода, возмездие справедливого Бога/Царя неразумным боярам/хазарам.

Деление на «своих» и «чужих» (тогда это называлось «чуждый элемент») шло еще от Гражданской войны с ее неизбежным правилом «кто кого?». Внезапно оказалось, что право состоять в категории «своих» не бывает ни наследственным, ни даже пожизненным. За это право велась и ведется непрерывная борьба, и вчерашний «свой» в один миг может скатиться в категорию «чужих». Накопленный потенциал мести в СССР прорвался, как только Гражданская война (в скрытой форме) переместилась внутрь самой правящей партии.

Это было неизбежно, и раскол носил принципиальный характер. Большевизм изначально содержал в себе как бы два проекта: один глобалистский, в наиболее чистом виде представленный Л. Троцким («мировая революция»), и державный, представленный И. Сталиным («строительство социализма в одной стране»). В. Ленин, балансируя, соединял обе силы, пока они были союзниками в Гражданской войне. После окончания войны и смерти Ленина шаткий союз оказался расторгнут. Монархист В. Шульгин в книге «1921» верно подметил: «Большевики воображают, что они насаждают социализм в России, а вместо этого выковывают страшную, крепкую, сильно спрессованную и национально, до шовинизма, настроенную Россию… но делается это стихийно, по каким-то неведомым никому законам… будет преемственность между Россией большевистской и Россией будущего, как была преемственность между революцией и Бонапартом. Не будет морального удовлетворения, что предатели получат возмездие от России. Они поедят друг друга сами, и сам большевизм излечит большевизм» (10). В общем, так и получилось: вожди и их сторонники сцепились в схватке, власть получил «красный император», большевизм – как радикальное течение, проповедующее мировую революцию – уступил место имперскому сознанию сверхдержавы.