– По городу меня вели? Как?

– И по городу тоже, – без всякого злорадства сказал Каррас. – Ради такого приза стоит постараться. Вы за одним и тем же столиком всегда едите, заметили? Вот сегодня там на полу была маленькая колючка, заговоренная на слежку лучшим ведуном Аусдранга. Полезная вещица, я вам скажу, своей цены стоит. Хоть вы нас по городу и помотали, но вели явно к окраинам, а тут и спрятаться негде, кроме как в этой башне. Так что бросьте нож по-хорошему.

– А если не брошу? – тихо сказала Джиад, едва заметно усиливая нажим. – Мне ведь терять нечего. Лучше под ваш болт, чем в море или к Торвальду на плаху. Руки не опускайте. Что ж вы мне так подставились? А если бы я не яблоком запустила?

– Кто хочет жить спокойно, тот хлеб водой запивает, – усмехнулся Каррас. – Если б у вас в руке не яблоко было, мой стрелок взял бы чуток выше и левее, по ногам. Что, так и будем стоять, как робкая парочка у сеновала: ни домой, ни наверх?

Джиад невольно улыбнулась сравнению. Глянула на болт у сапога. Стреляли сверху. И Каррас только что обмолвился, что стрелок ее видел, раз позволил запустить яблоком. Хотя алахасец мог и соврать, скрывая замешательство. Нет, стрела торчала так, что, если прикинуть направление, получалось…

– Стрелок под самой крышей? – мягко спросила она. – Во-он в том углу, где в глухой стенке камень выпал? А третий где?

– А догадайтесь, – хмыкнул Каррас, переминаясь с ноги на ногу и жалобно-глумливым тоном попросил: – Ну хватит, а? Все равно ж не уйдете. А я к вам со всем уважением, клянусь. Посидим до вечера в укромном месте, вина выпьем…

– Турансайского, – продолжила Джиад, резко ударив Карраса под колени за мгновение до того, как арбалетный болт вошел бы тому в грудь. Упала сверху, прижимая к земле, рявкнула в ухо:

– Влево, за камень!

Метнулась перекатом за валун, высящийся посреди башни. Мгновение спустя рядом свалился Каррас. Тихо выдохнул что-то злое и тоскливое по-алахасски, крикнул, чуть приподнявшись:

– Самир, не дури! Сам потом пожалеешь!

– Где ваш третий, Каррас? – спросила Джиад, оглядываясь по сторонам. – И голову поберегите. Похоже, ваш стрелок решил, что на двоих награду делить легче. Если вообще делить собирается. Где третий?!

– У стены, со стороны восхода, – бесцветно сказал алахасец, снова прижимаясь к земле.

И вовремя. Третий болт ударил почти рядом, выбив из камня яркие искры. Джиад выглянула из-за камня, пользуясь краткой передышкой – даже очень хорошему стрелку нужно время взвести арбалет.

– Оттуда мы как на ладони, – сказала то, что и так понимали оба. – Был бы заодно с этим…

– Нет. Он мой побратим… был, – так же бесцветно уронил наемник. – Ну, Самир… дурак жадный.

Джиад молча кивнула. Все понятно: зная, что побратим алахасца не даст его пристрелить, Самир наверняка избавился от него первым. Что теперь делать-то? А вот если…

Извернувшись, она стянула куртку и яркий головной платок, толкнула в сторону наемника, прошептав:

– Надевайте.

Алахасец глянул недоуменно.

– В меня он целить насмерть не станет, я живой нужна, – объяснила Джиад. – А сверху по одежде не сразу разглядит, кто где. Раскатимся разом к стенам, а там уж – кому как повезет.

Каррас молча кивнул. Потом разжал плотно сомкнутые губы:

– Вам-то это зачем? Одной уйти проще.

Джиад пожала плечами, краешком глаза следя, как наемник накидывает ее куртку, прикрывая заметную рубашку, повязывает голову. Потом заговорила, примеряясь, в какую сторону рванет:

– Каррас, если выберемся, не ходите за мной. Ни к Торвальду, ни в море я живой не вернусь. А за труп вам никто не заплатит. И это если сами к предкам не отправитесь.

– Вы мне слишком дорого обошлись, госпожа, – спокойно сказал алахасец, доставая из ножен на поясе короткий тяжелый клинок. – Но никто не скажет, что Каррас не платит долги. Если сейчас уйдете, приходите вечером в таверну «Лысый еж» у северного причала и спросите тройной горский шванг с козьим сыром. Встретимся там – выведу вас из города. А не встретимся…

Он помолчал, глянул искоса, вздохнул:

– Тогда скажите хозяину, что Лилайн Каррас просил пристроить вас на корабль мимо досмотра, а его помянуть турансайским. Тройной шванг с козьим сыром, запомнили?

Джиад коротко кивнула. Отвернувшись, Каррас переполз к самому краю камня, привстал на одно колено. Между ним и глухой стеной с несколькими контрфорсами было люардов двадцать чистого пространства, отлично простреливаемого из-под крыши, но сверху наемник и впрямь теперь походил на Джиад. Ей до стены было ближе, люардов двенадцать-тринадцать, и там, в густом пологе вьюнка, пряталось спасительное окно наружу. И оставалось надеяться, что Самир и вправду хоть на пару мгновений запутается.

– Помоги, Малкавис, – одними губами произнесла Джиад, а вслух сказала: – На счет «три». Раз, два, три!

И рванула из-за камня, каждое мгновение бесконечного прыжка-переката ожидая удара болта.

* * *

Алестару снилось, что он птица. Оказывается, быть птицей – это все равно что рыбой, только воздух держит куда хуже воды и надо изо всех сил махать крыльями, чтоб не рухнуть вниз, на землю. Он летел над странными домами с коричневым и красным острым верхом, над деревьями, что из моря казались такими высокими, а сверху вдруг стали толстенькими и приземистыми, как зеленые кочки, над полосатыми полями: голо-черными, зелеными и желтыми от растений, одинаково колышущихся под ветром тонкими стебельками. Летел, и птица, которой он был, кричала от тоски, выглядывая что-то внизу и не находя искомого.

– Он снова уходит, – раздался где-то далеко и наверху голос. – Его душа ищет половину, с которой разлучена. Он уходит…

– Нужно вернуть, – сказал другой голос, знакомый очень смутно. – Зовите его, зовите изо всех сил. Неужели нет никого, кому он откликнется?

Алестару было очень стыдно перед первым голосом, в котором слышалось столько безнадежной тоски и усталости, но он знал, что должен найти что-то важное. Кого-то. Кого-то, без которого возвращаться назад в безбрежное море горячей боли и подумать страшно. Но сверху все люди были одинаковы, они шли куда-то по узким или широким ровным полосам земли, скрывались в домах и под деревьями, мелькали перед птичьим взором бесконечными одинаковыми куколками, и птица-Алестар снова кричала от тоски.

– Алестар, – позвали его из немыслимой дали. – Аль, сынок! Ты нужен здесь. Ты нужен мне и своему народу. Держись, не сдавайся. Мы обязательно найдем лекарство, только помни про нас и не уходи далеко. Слышишь, Алестар? Мы вернем ее сюда, я обещаю!

«Я слышу», – хотел сказать Алестар, но у него были только бессильно открывающийся клюв и усталые крылья, снова и снова ловящие непослушный ветер.

А потом он увидел. Словно солнечная искра мелькнула вдруг среди темных угольков, зовя и даже издали согревая драгоценным теплом. Алестар метнулся к ней, уже не боясь упасть, но птица взмахнула крыльями, выталкивая его из маленького глупого птичьего сознания, и все, что он успел уловить, состояло из мешанины звуков и красок. Летящая стрела, короткая и смертельно тяжелая, звук пробиваемой плоти, чья-то кровь и остекленевшие глаза, нож у горла темноволосого человека в синей рубашке и еще одна стрела, так невыносимо близко, что Алестар истошно закричал от ужаса, не слыша себя. И очнулся, выныривая из забытья, прошептав горящими от лихорадки губами склонившемуся над ним отцу: