появляться в поле действия техники, иначе живительная сила растений немедленно рассеивалась, а сама техника не только переставала лечить, но еще и могла нанести серьезный вред здоровью. При наихудшем раскладе дух цветов мог даже отнять духовное ядро Чу Ваньнина.

К счастью, в прошлой жизни Мо Жаню уже приходилось сталкиваться с «Жертвоприношением духа цветов», так что он быстро и решительно обрубил поток духовной силы, идущий к телу Чу Ваньнина. Лишившийся поддержки манекенов наставник тут же обмяк и начал заваливаться вперед, но Мо Жань мгновенно подхватил его.

Лицо потерявшего сознание учителя было белее снега, губы посинели, а тело на ощупь было таким холодным, словно его отлили изо льда.

Выбравшись на берег с Чу Ваньнином на руках, Мо Жань не стал мешкать и полушагом-полубегом доволок наставника до спальни, где опустил его на постель.

– Учитель? Учитель!

Мо Жань несколько раз окликнул его, но ресницы учителя даже не дрогнули. Если бы не едва заметно вздымающаяся при дыхании грудь, можно было бы подумать, что он мертв.

Такой Чу Ваньнин немедленно напомнил Мо Жаню о прошлом. В горле тут же собрался ком, а сердце охватила паника.

Некогда двое умерли у Мо Жаня на руках.

Ши Мэй и Чу Ваньнин.

Один был его любимым старшим товарищем по учебе, а другой – заклятым врагом, на всю жизнь связанным с ним путаными узами.

После смерти Ши Мэя в мире больше не осталось Мо Вэйюя – его душа умерла следом.

А после смерти Чу Ваньнина?

Мо Жань не знал. Он помнил лишь, как в тот день держал на руках его тело, которое с каждой минутой становилось все холоднее. Он не плакал, не смеялся; радость и печаль казались тогда чем-то чуждым, недосягаемым.

После смерти Чу Ваньнина Мо Вэйюй больше не понимал, зачем живет.

Яркие огни свечей освещали обнаженное выше поясницы тело Чу Ваньнина.

Обычно Юйхэн Ночного Неба одевался очень скромно, плотно закутываясь в многослойные одеяния и закрывая шею узким высоким воротом, а также обматывая пояс вокруг талии не меньше чем в три оборота. Такой наряд соответствовал образу холодного, сурового, образцового наставника.

Именно поэтому никто никогда не видел, какие шрамы оставили на его спине те двести ударов…

Мо Жань был в дисциплинарном зале в тот день, когда Чу Ваньнина подвергали наказанию, и, увидев собственными глазами окровавленные лохмотья его халата, он понял, что его наставник был довольно серьезно ранен. Потом, однако, он видел, как Чу Ваньнин шатался по территории школы с таким видом, будто ничего не произошло, и тогда Мо Жань подумал, что, наверное, его раны были не такими уж глубокими.

И лишь сейчас, глядя на спину Чу Ваньнина, Мо Жань убедился в том, что железная палка нанесла наставнику намного более серьезные повреждения, чем он представлял.

Пять глубоких рубцов, оставленных когтями призрачной распорядительницы, разошлись, и в глубине проглядывала кость.

Чу Ваньнин наверняка никого не просил помочь ему сменить повязки и делал все сам, неравномерно нанося лекарственную мазь. По этой причине раны, до которых он не смог дотянуться, воспалились или даже загноились.

О темно-лиловых кровоподтеках и рубцах от палки, покрывавших всю его спину, и говорить было нечего. Пожалуй, на его спине не осталось ни одного живого места. Сочащаяся из ран кровь запачкала простыни.

Даже не верилось, что, имея такие увечья, Чу Ваньнин весь день занимался чисткой моста, а потом во время дождя раскинул над учениками огромный купол из духовной энергии… Это сделал тяжело раненный человек, которого можно было спокойно отнести к категории «дряхлых, больных и немощных».

Если бы Чу Ваньнин был в сознании, Мо Жань бы непременно схватил его за ворот и спросил: «Чу Ваньнин, у тебя что, хронический приступ болезненной гордости? Разве кто-то хоть слово скажет, если ты раз в жизни опустишь голову и проявишь слабость? Зачем упорствовать и мучить себя? Ты взрослый человек, но почему ты совершенно не умеешь заботиться о себе, почему не можешь быть добрее к себе самому? Почему ты не хочешь попросить кого-нибудь помочь тебе с перевязкой? Почему тебе проще поставить два деревянных манекена и применить сложнейшую технику исцеления, вместо того чтобы просто открыть рот и попросить о помощи? Чу Ваньнин, ты совсем дурак?! Или просто до смерти упрямый?»

Продолжая про себя ругать Чу Ваньнина на чем свет стоит, Мо Жань нажал на несколько акупунктурных точек на его теле, чтобы остановить кровотечение. Затем принес горячей воды и обмыл спину Чу Ваньнина…

Прокалив лезвие кинжала над огнем, Мо Жань принялся срезать вокруг загноившихся ран отмершую плоть.

Стоило ему сделать первый надрез, как наставник глухо застонал от боли и непроизвольно дернулся. Мо Жань придавил его руками к постели, удерживая на месте, и раздраженно пробурчал:

– И чего стонешь? Хочешь вывести меня из себя? Издашь еще хоть звук – и этот достопочтенный воткнет тебе кинжал между ребер. Умрешь – и никаких проблем, болеть больше точно ничего не будет!

Лишь в такие минуты Мо Жань мог не сдерживаться и прикрикивать на Чу Ваньнина, как когда-то в прошлом.

На его спине оказалось слишком много отмершей и побелевшей кожи. Пока Мо Жань потихоньку чистил от нее раны, Чу Ваньнин только тихо и часто дышал.

Даже в бессознательном состоянии этот человек самоотверженно терпел боль, не позволяя себе громко кричать. Только холодный пот, сплошь покрывший недавно обмытое тело, свидетельствовал о крайней степени страдания.

Прошла целая стража, прежде чем Мо Жань наконец закончил накладывать мазь и перевязывать раны.

Надев на Чу Ваньнина исподнее, он разыскал толстое ватное одеяло и укрыл им наставника, у которого уже начался жар. Проделав все это, он вздохнул было с облегчением, но тут же вспомнил о лекарстве госпожи Ван, которое все еще лежало в бумажном свертке. Вскипятив немного воды, Мо Жань залил порошок кипятком и понес пиалу с отваром к кровати Чу Ваньнина.

– Вот, надо выпить лекарство.

Осторожно приобняв наставника, Мо Жань прислонил его голову к своему плечу. Свободной рукой зачерпнул снадобья и, подув на ложку, сначала поднес ее к своим губам, чтобы проверить, не слишком ли горячо. И поморщился.

– Демон тебя разбери, что ж так горько-то?

Тем не менее он дал лекарству еще немного остыть, а потом зачерпнул снова и аккуратно влил отвар Чу Ваньнину в рот.

Наставник проглотил только половину, и тут же закашлялся, и выплюнул лекарство, забрызгав одежду Мо Жаня. Тот терпеливо промолчал. Он знал, что Чу Ваньнин ненавидел все горькое, причем настолько, что