а потом взрываться бешеными аплодисментами собравшихся. При этом речь вовсе не обязана заставлять думать, но обязательно должна взывать к подсознательным индивидуальным или коллективным эмоциям, и всё это порождает обстановку для проявления опасных политических эмоций. Всё это делается развращёнными умами, которые используют всяческие ухищрения, для того чтобы интуитивно, но гарантированно проскользнуть в образ политического оппонента, с тем чтобы уничтожить его; в этой риторике со временем неизбежно появляются скользкие лозунги, которые постепенно сгущаются в прямые, краткие, взрывные фразы, а потом они становятся краткой программой действий по защите безопасности государства. Эти лозунги проходят процесс выработки и фильтрации, обвинений и ответа на них, и всё это в широком диапазоне от поэтических образов сияющей луны до проповеди смелого действия и личного посягательства. Создаётся также необходимое состояние общественного мнения, для того чтобы побудить однопартийцев поискать адекватные меры, с помощью которых можно было бы устранить политического противника. Появляется и соответствующая мотивация: обвинение либералов в обмане и похищении сотен регистрационных свидетельств избирателей. Отсюда появляется идея: покончить со всеми обладателями таких документов – либералами до и после выборов 1950 г. Лозунг, который быстро материализуется в этой ситуации: “Огнём и мечом!ˮ “Парламент векаˮ, сплошь состоящий из поэтов и представителей известных семейств Колумбии, перестал быть местом, где обычно процветала пышная риторика, и стал предтечей парламента осадного положения, который, наоборот, будет использовать язык прямой и точный, который в итоге открыл прямой путь к необъявленной гражданской войне…»[85].

Этот язык политического насилия, синтезировавшийся в одном лозунге, требовал для своей абсолютной функциональности конкретизации реального образа «Другого». Лауреано Гомес, великий мастер этого дела, обнаружил его в образе василиска, «игуановидной рептилии, обитающей в Америке»[86], ссылаясь именно на него в своём определении сущности либерализма: «Наш василиск передвигается на ногах смятения и простодушия, на ногах произвола и насилия, у него огромный желудок олигарха, грудь, наполненная злобой, руки масона и маленькая, крошечная голова коммуниста, но, господа, не стоит забывать о том, что это всё-таки голова…»[87]

Лозунг и образ, которые выражают логику государства и которые содержат в себе три структурных элемента, характеризующих «Другого»: либерализм – коммунизм – масонство, и которые, безусловно, требуют четвёртого элемента, чрезвычайно взрывоопасного, – религиозного, для того чтобы, оттолкнувшись от противоположного, выступить в качестве защитника католической веры.

И уже после того, как публично определён во всей своей совокупности враг, оживают могущественные духи прямого манипулирования сознанием масс – СМИ, а также церковь – и это есть начало методической работы по устранению политического противника.

Политическое насилие порождает ситуацию, несовместимую с жизнью, что прежде всего относится к жизни крестьян, появляются новые ценности, что порождает новые лингвистические явления, у прежних слов появляются новые значения, в коллективном действии появляются – словно речь идёт о каком-то новом открытии – факты, которые нарекаются весьма примечательными, в плане переосмысления языка, словами. Изменяется суть даже таких важнейших понятий, как «жизнь» и «смерть». В этих понятиях становятся привычными два определения: godear[88]– ужасное слово, изобретённое для обозначения тотального истребления консерваторов, и «уничтожать с семенем их» – выражение, означающее убийство ещё не родившихся детей вместе с их матерями в том случае, когда речь шла о либералах. Практически полностью исчезает естественная смерть человека, для того чтобы уступить место расстрельной смерти. Меняется и сам процесс смерти – для врага она должна быть обязательно медленной, – кодифицируются и социализируются различные формы убийства жертвы, но вместе с тем эти формы приобретают идеологическое выражение, когда каждая из противоборствующих сторон идентифицируется со своим знаком и следами смерти: например, ужасный обычай вспарывания живота во время «виоленсии» 50-х гг. И в этом процессе идентификации сторон, процессе далеко не произвольном, но подчиняющемся специфическим ситуациям как регионального, так и общенационального характера, рождаются и получают широкое распространение такие слова, как грифы – в прямой связи с грифом-индейкой для обозначения полиции; либералы – сброд– бандиты – для обозначения партизан-либералов; птицы – для обозначения вооружённых гражданских лиц, которые неожиданно налетают, убивают и быстро скрываются. На юге Толимы, кроме термина для обозначения обычного, так сказать, общенационального врага – полиции («грифы»), широкое хождение на местном уровне получили три определения врагов в зависимости от того, в каком лагере кто находился: партизан-либералов называли чистые, в смысле не связанные ни с каким иностранным влиянием, врагами для них являлись коммуняки или коммунисты и банды птиц-консерваторов; для этих последних вражеским является всё, что пахнет либеральным сбродом и коммунизмом. Этот феномен проявлял себя и в других регионах Колумбии, но с иными характеристиками и названиями. Позже в языке появляются новые коннотативные элементы: гриф станет аурой или чумой для обозначения нового врага – армии.

Пьер Жилоде, который специально изучал эпоху «виоленсии» в Колумбии, утверждает, что не «будет преувеличением сделать вывод о том, что в Колумбии, с сугубо военной точки зрения, враг был изобретён в рамках своего рода общеконтинентального ответа, как это замечательно разъяснил генерал Айербе Чаух в 1965 г. по возвращении с VI межамериканской встречи, которая проходила в Лиме: «Реальное присутствие коммунизма… продолжает быть объектом нашего самого пристального внимания и изучения… Это – живая реальность, которая уже несколько лет проявляет себя посредством энергичной пропаганды … и в конечном счёте партизанского движения. И мы ни в коем случае не должны впадать в недооценку этого явления из-за того, что коммунисты на сегодня представляют собой меньшинство. Так в своё время думали и на Кубе… В Чили, например, недавно не хватило очень немногого для того, чтобы они захватили власть посредством избирательного бюллетеня. В Бразилии военные были вынуждены вмешаться раньше, чтобы их страна не оказалась во власти коммунистических орд… Если, к великому несчастью, на территории какого-либо из наших государств появится коммунистическое правительство, то это будет затрагивать не только суверенитет этого оккупированного государства, но и независимость соседних народов…

Читая эти слова сегодня, – комментирует далее Жило-де – не остаётся никаких сомнений в том, что инициатива этого военно-политического наступления начала 60-х гг. исходила из-за рубежа. На слабого президента – Гильермо Леона Валенсию – было оказано соответствующее давление, и в результате в военном руководстве страны появился офицер нового типа – Руис Новоа, – который был вполне способен реализовать на практике теорию, очень близкую и дополняющую “Союз ради прогрессаˮ»[89].

Генерал Ребейс Писарро незадолго до смены на посту министра обороны смещённого генерала Руиса Новоа писал в Revista del Ejйrcito № 69 (январь 1965 г.): «Я уверен в том, что в самом ближайшем будущем Вооружённым силам предстоит сыграть определяющую историческую роль в процессе политического развития