нации. До тех пор, пока в стране остаются серьёзные причины для недовольства, до тех пор, пока не удовлетворены экономические требования всех сословий нашего общества, единственным препятствием для беспорядков и анархии являются Вооружённые силы».

К слову бандитизм в его прежнем значении теперь добавляются коммунизм, беспорядки, анархия, что позволяет более точно определить врага. О Кубе теперь говорится уже как о враге всего континента. Любая форма общественного протеста, тем более вооружённая борьба рассматривается как подрывная деятельность и происки врага, выражающие иностранные интересы кубинского коммунизма. Эта очень простая формула хорошо прослеживается в официальных документах армии. В 1966 г. генерал Айербе Чаух вновь вернулся к определению врага: «Основным источником подрывной деятельности в Колумбии и Латинской Америки является коммунизм».

В 1967 г. главнокомандующий армией, генерал Гильермо Пинсон, обращаясь к Вооружённым силам с призывом к бдительности перед лицом новой тактики и проявлений подрывной деятельности, одновременно взывает и к чувству гражданской ответственности, «осознанию своего общественного долга, для того чтобы ясно понять, что нынешняя война – это война не только против сил правопорядка – что в таком случае порождает у определённых слоёв населения социальную апатию, – а война против Колумбии, против её республиканских, демократических и культурных традиций, против западной цивилизации и христианских этических ценностей, против уважения к правам отдельной личности; и это – без всяких обиняков и маккартизма – война между демократией и коммунизмом, перенесённая на колумбийскую почву»[90].

Данное определение врага, являясь, пожалуй, наиболее полным, поскольку придаёт определению характер войны между «демократией и коммунизмом», сохраняется в неизменном виде на протяжении 70-х гг., а в 80-е гг. становится в один ряд с образом нового врага – наркотерроризмом, – который стремятся представить явлением того же порядка. И перед лицом таким образом определённого врага остаётся только одно решение: война до победного конца.

В рамках общего определения войны между «демократией и коммунизмом» происходит индивидуализация врага, идентификация его в ком-то, в человеке, который по причине его лидерских качеств персонифицируется в роли «Другого». Это то, что генерал Ландасабаль определяет как «тщательная работа по выяснению индивидуальных качеств военных руководителей, которые командуют организацией, и качеств политических лидеров, которые направляют эту организацию». В художественной форме это познание «Другого» генерал Варенсия Товар описывает в своём романе «Уйсида» следующим образом, когда главный герой, майор Роблес, находит в покинутом жилище Фульвио Хереса, «Другого», партизана, который был вынужден бежать, следы присутствия женщины. Далее майор Роблес размышляет так: «Так, значит, здесь жила женщина, а там, где есть женщина, должны быть фотографии, бумаги, любовные письма». Он продолжает поиски и находит то, что ищет. «Кстати, о бумагах, – сказал им капитан Видаль, – взгляните на содержимое этого ящика. Письма. А теперь посмотрите на эти фотографии. Вот этот бородач и есть, если я не ошибаюсь, Фульвио Херес. Вот сейчас я совершенно точно уверен в том, что мы служили с ним вместе в 9-м стрелковом… Интересно. Очень интересно. Иметь в качестве главаря своих врагов своего же бывшего подчинённого. Вот так рождается эффект приближения к предварительному знанию, о чём говорил Сунь-цзы, чью философию 24 веков Вы глотаете спокойно, словно пилюлю. Так, а эта девушка, должно быть, Консуэло, которую все зовут Плутония. Красивая, правда? Очень красивая… О, смотрите, а вот ещё бородачи. Не кажется ли Вам, что гораздо лучше устанавливать связи с нашими врагами, узнавая о них кое-что из их лиц и прежней жизни, прежде чем мы вступим с ними в бой?»[91]

Конечно, жизнь гораздо богаче и сложнее любых литературных фантазий, и колумбийская армия в последние 30 лет имела массу фотографий «Другого» и конкретных «Других», назовём хотя бы Гуадалупе Сальседо, Камило Торреса, Фабио Васкеса, Хайме Батемана, Мануэля Маруланду Велеса – все они избежали тюрьмы застывшего образа.

Однако вернёмся к ситуации со «Снайпером», который был осью того процесса, не закончившегося и по сей день, в то время как «Другие», его преследователи, уже успевали сделать себе успешную военную карьеру, получить высокие должности, из полковников стать генералами, из генералов – командующими армиями, и, как последняя ступень, некоторые из них достигли поста министра обороны – генерал Курреа Кубидес и Кайседо Айербе, – ну, а кто-то хоть и не сумел получить четвёртую звезду на погон, всё равно пребывает сейчас в почётной отставке…

В таком случае неизбежно возникает вопрос, который мы уже пытались прояснить в психологических дебрях предыдущих «портретов»: каков был публичный образ Мануэля Маруланды Велеса, созданный армией за 30 лет после проведения «Операции Маркеталия»? В качестве возможного ответа на этот вопрос мы вновь возвращаемся к Карлу Шмитту и его книге «Концепция политического», когда он говорит о том, что «этот род войны – мы имеем в виду войны между государствами, но это также относится и к войне между «демократией и коммунизмом», перенесённой на колумбийскую почву, – неизбежно сопровождается небывалой напряжённостью и бесчеловечностью, поскольку он выходит далеко за рамки политического и одновременно сопровождается унижением врага посредством применения моральных и иных оценок, превращая его, таким образом, в нечто нечеловечески ужасное, которое должно быть не просто отражено, а окончательно уничтожено, и потому враг – это уже не тот, кто должен быть отброшен назад в пределы своих границ»[92].

Публичный образ Маруланды, созданный армией, неизбежно имеет тесную связь с боевыми действиями, в которых вне зависимости от цифр потерь с обеих сторон этот образ снова и снова предстаёт перед публикой. По самой своей сути было бы странно ожидать объективной оценки врага со стороны военных и политиков, которые его преследовали. Создание образа Маруланды начинается с эпитетов, и первый из них, прослеживаемый с 60-х гг., после того как армия уничтожила бандитские шайки в Толиме, был, естественно, «бандит»: «На этих людей – из Маркеталии – оказывает большое влияние бандит “Снайперˮ, – говорил в 1964 г. министр обороны, генерал Руис Новоа»[93].

Разумеется, что это «пагубное» влияние навязывается местному населению с помощью террора. В этой же части своего заявления генерал говорил и о «насильственной власти беглых преступников…». И далее, строкой ниже: «В последнее время этот бандит выдаёт себя за коммуниста…». Заявление, которое с ходу отвергает всякую возможность политической подоплёки дела. Полковник Курреа Кубидес сообщает о том, что армейские подразделения, которые продвигаются к Маркеталии, «на протяжении двух последних дней неоднократно вступали в столкновения с антиобщественными элементами, которыми командует в этом регионе антиобщественный элемент по прозвищу “Снайперˮ»[94].

Позже этот же образ будет расширяться, когда армия будет проводить военные операции в Эль Пато и Риочикито против шаек и банд, которыми командует