и его следует дополнить личными наблюдениями, потому что, мол, «все не так» (non sic se habet). «Навряд ли Аристотель имел большой опыт соколиной охоты, которую мы так любим и занимаемся ею всю жизнь». Трактат императора о соколиной охоте представляет собой краткое изложение наблюдений за повадками птиц, особенно соколов, на основе богатого охотничьего опыта, который подтверждался изучением птиц и словами сокольничих из дальних стран. Систематическое использование ресурсов королевской администрации в подобных целях представляет собой любопытный пример проведения исследований со стороны власти. «Не без великих затрат, – заявляет Фридрих, – мы приглашали издалека мастеров своего дела, обучаясь всему, что они знали лучше всего, и перенимая их навыки и умения». «За морем мы увидели, как арабы используют в соколиной охоте колпачки, надеваемые на голову птиц, и их правители направили к нам самых талантливых мастеров в этом искусстве, а также множество видов соколов». Император не только проводил эксперименты по искусственной инкубации куриных яиц, но также, узнав, что в Египте птенцы страуса вылупляются из яиц на солнце, велел провести подобный опыт в Апулии, чтобы проверить это лично. Миф о том, что белощекие казарки появлялись на свет из ракушек, он опроверг, отправившись на север за казарками и заключив, что эта идея возникла из-за незнания мест гнездования птицы. Чтобы выяснить, как стервятники находят свою добычу, с помощью зрения или обоняния, им завязывали глаза, оставляя ноздри открытыми. Фридриху постоянно приносили гнезда, яйца и птиц для изучения, и сделанные им детальные описания свидетельствуют о точности наблюдений.

Такой экспериментаторский склад ума у императора, его желание увидеть и узнать все самому, скрывается за странностями и чудачествами, о которых пишет Салимбене. Чтобы доказать, что душа умирает вместе с телом, Фридрих заживо запер человека в бочке из-под вина, а однажды он заставил двух мужчин опорожнить желудок, чтобы изучить влияние сна и физических нагрузок на переваривание пищи. Нескольких детей он приказал воспитывать, не произнося при них ни слова, для того, чтобы узнать «будет ли их языком еврейский, который был первым языком, или греческий, или латинский, или арабский, или, может быть, язык их родителей, от которых они родились. Но он трудился зря, так как все дети умирали во младенчестве»[197]. Известна также история ныряльщика Николы, которого, подобно герою баллады «Ныряльщик» Шиллера, император неоднократно посылал изучать водовороты Сциллы и Харибды и память о котором сохранили мессинские минориты. В ныне утерянной хронике пармский монах также упоминал о других «суевериях, причудах, злословии, неверии, порочности и бесчинствах» Фридриха.

Всего этого уже достаточно, чтобы забыть легенду о Роджере Бэконе как о первом экспериментаторе Средневековья! Безусловно, Фридрих – исключительная фигура, и нам придется заглянуть в более поздние времена, чтобы встретить подобные проявления экспериментаторского духа в Средние века. Тем не менее это указывает нам на направление, в котором наиболее активно проводились исследования, – изучение домашних животных и охотничьих зверей. При этом они проводились отнюдь не только в королевских зверинцах, но и в условиях дикой природы и крестьянских хозяйств. Разумеется, большая часть результатов этих наблюдений до нас не дошла. Кое-что нашло отражение в книгах по охоте и земледелию, а также в более общих сочинениях. Представления о драконах, людях-полупсах, грифонах действительно были взяты из Плиния и бестиариев, но знания о лошадях, собаках и ястребах люди Средневековья добывали самостоятельно. Варфоломей Английский, искренне веривший в существование грифонов и воскресение пеликанов, оставил часто цитируемое описание домашней кошки, к которому едва ли можно что-то добавить:

В детстве котенок беспутный, шустрый, нежный, но проворный, прыгает и бросается на все, что видит: он гоняется за соломинкой и играет с ней. Повзрослев, он становится вялым и сонным, хитро поджидает в укромных местах и охотится на мышей, находя их по запаху, а поймав добычу, сначала играет с ней и только потом съедает. Когда дело доходит до любви, коты жестоко дерутся за подруг, кусаясь и царапаясь. Готовясь к драке, они издают жуткие и жалобные звуки. Падение с высоты почти не причиняет коту вреда. Если у него красивая шерсть, то он гордится ею и ходит важным, а если она опалена, то кот старается спрятаться. Иногда котов ловят и сдирают с них шкуры, если они особенно красивы[198].

Современного читателя в таком авторе удивит, как уживаются рядом кот и грифон, факты и вымысел. В этом заключается ограниченность средневекового мышления. Адам Бременский прекрасно знал Норвегию и Данию, но полагал, что земли восточнее Балтийского моря населены синими и черными людьми, амазонками и головогрудыми, о которых он узнал из Плиния и сказок. За пределами известного мира лежало море неизведанного. Но это еще не все: скептичный насчет белощеких казарок и бессмертия души Фридрих II так же верил в предсказания королевских астрологов, как Габсбурги в XVII веке. Даже на самом пике своего развития научный дух средневековой христианской Европы не смог отказаться от характерного для той эпохи преклонения перед авторитетами. Критическое мышление пробудилось лишь отчасти и не охватывало всех сфер. Высказывания авторитетов не ставились под сомнение и не подвергались проверке. Разумеется, выдвигать такие требования по отношению к любой эпохе было бы неисторично и излишне. Однако, рассуждая об этом, мы не нарушаем дух историзма, поскольку уже XIII век стал признавать, что утверждения Аристотеля могут быть ошибочными.

Библиографическая справка

Не существует авторитетной работы или справочника по истории средневековой науки, и многое еще предстоит сделать. Лучший справочник по новому материалу – библиография в журнале “Isis” (Брюссель, с 1913). Среди работ, посвященных этой тематике, следует упомянуть P. Duhem “Le système du monde de Platon à Copernic” (Париж, 1913–1917); L. Thorndike “History of Magic and Experimental Science” (Нью-Йорк, 1923) – важная работа по магии и отдельным авторам, но слабо раскрывающая вопросы, связанные с экспериментальной наукой, например алхимией. Некоторые аспекты этой проблематики рассматриваются в работе C. H. Haskins “Studies in the History of Medieval Science”. Работа G. Sarton “Introduction to the History of Science” доходит лишь до конца XI века (том I, Вашингтон, 1927). О научно-популярной литературе см. в главе 5 книги Ch. V. Langlois “La connaissance de la nature et du monde” (Париж, 1927: “La vie en France au moyen âge”, том III).

Среди прочих энциклопедистов Исидора, изучал и перевел множество отрывков из его «Этимологий» E. Brehaut в “An Encyclopedist of the Dark Ages” (Нью-Йорк, 1912); «Книга цветов» Ламберта издана L. Delise в “Notices et extraits des MSS”, том XXXVIII, часть 2, с. 577–791 (1906). См. также выдержки, переведенные в книге R. Steele “Mediaeval Lore from Bartholomaeus