Переговоры начались летом 1795 года и проходили под контролем Людовика XVIII. Среди прочего Пишегрю был обещан маршальский жезл, пожизненное пользование замком Шамбор, 200 тысяч ливров пожизненного пенсиона для него самого, его жены и детей, особняк в Париже и многое другое, включая захоронение в одной церкви с королями Франции. Ему предоставлялось даже широчайшее право помилования, которое распространялось в том числе и на депутатов Конвента. В мае 1796 года король написал ему лично:

Поскольку постоянно общаться напрямую им было затруднительно, Людовик XVIII даже вручил своему агенту, отвечавшему за переговоры, бумагу, напоминающую ту, что кардинал в «Трех мушкетерах» дает Миледи:

К моменту, когда Людовик XVIII оказался в армии Конде, казалось, что переговоры с Пишегрю близки к завершению и нужно лишь немного времени, чтобы австрийцы и эмигранты могли перейти в наступление, поддержанные изнутри страны армией под командованием доблестного генерала.

И вновь жизнь внесла свои коррективы в планы роялистов. Сначала австрийское командование едва ли не в ультимативной форме предложило королю покинуть армию Конде, и у него даже возникли опасения, что корпус из-за него могут распустить. Это лучше чего-либо другого показывало, до какой степени Венский двор готов был помогать Бурбонам. Но вскоре и это утратило актуальность: в июле 1796 года австрийским войскам пришлось отступить от Рейна. Стимула оставаться с войсками Конде у Людовика XVIII больше не было.

После закрытия при Термидоре Якобинского клуба якобинское движение вынуждено было существенно видоизмениться и приспособиться к новым условиям. Отныне уже не шла речь ни об опоре на санкюлотов, ни о требовании ввести в действие Конституцию 1793 года. Термидор показал, что в сторонниках возвращения ко временам диктатуры монтаньяров правительство видит не меньшую угрозу, чем в роялистах. А порой даже большую, поскольку роялистам поднять восстание в Париже так и не удалось, а вот «левые» в жерминале и прериале были в шаге от победы.

Якобинцы не смирились и не прекратили политической борьбы, однако ради выживания им пришлось частично отказаться от былых идеалов и поддержать Конституцию III года. По этой причине историки обычно называют их неоякобинцами. Поначалу правительство относилось к ним терпимо: вынужденное прибегнуть к помощи «левых» уже в вандемьере, оно осознавало, что неоякобинцы – его естественные союзники перед лицом роялистской угрозы.

В Париже штаб-квартирой неоякобинцев стало «Объединение друзей Республики», заседавшее в помещении бывшего аббатства Святой Женевьевы и известное как Клуб Пантеона. Его постарались сделать респектабельным, не для бедняков, к тому же большинство амнистированных монтаньяров туда поначалу не принимали, хотя среди членов клуба и было немало противников правительства. Так, кресло председателя одно время занимал Филиппо Буонарроти. Выходец из богатой тосканской семьи, дальний родственник Микеланджело, он с юности увлекся идеями Просвещения, а после начала Французской революции приобрел известность, выпуская антидворянскую и антиклерикальную газету. В 1793 году он принимает французское гражданство, приезжает в Париж, сближается с наиболее радикальными монтаньярами и выполняет ряд распоряжений правительства. Попав при Термидоре в тюрьму как робеспьерист, он после освобождения с головой уходит в политическую борьбу. На этом этапе Буонарроти позиционирует себя как ярого противника частной собственности и видит в некоторых мероприятиях диктатуры монтаньяров (от максимума до вантозских декретов) первые шаги к ее отмене.

Среди членов клуба были и другие люди, успевшие ярко проявить себя в былые времена: Огюстен Дарте, активно проводивший в жизнь политику Террора, ближайший соратник «палача Арраса» Жозефа Ле Бона; «ультралевый» депутат Конвента и Совета пятисот Жан-Батист Друэ, некогда задержавший королевскую семью в Варенне, поклонник Марата и Робеспьера; Марк-Антуан Жюльен, друг Робеспьера и агент Комитета общественного спасения; Пьер-Антуан Антонель, бывший присяжным Революционного трибунала на процессе Марии-Антуанетты и жирондистов; Марк-Гийом Вадье и Жан-Пьер-Андре Амар, пожалуй самые влиятельные члены Комитета общей безопасности. Неудивительно, что критика политики Директории, которая звучала в стенах клуба, раздражала власти, и в конце февраля 1796 года он был закрыт.

Именно в этой обстановке зародилось первое революционное коммунистическое движение, во главе которого стоял Франсуа-Ноэль Бабёф, принявший в честь знаменитого римского трибуна имя Гракх. Землемер и юрист при Старом порядке, он с первых дней Революции бросил службу, чтобы сделать карьеру профессионального политика. Получив известность как радикальный журналист, он так и не смог самореализоваться в годы диктатуры монтаньяров, поскольку находился под стражей по обвинению в подделке финансовых документов. Заведя в тюрьме знакомство с другими недовольными, включая Буонарроти, после освобождения по амнистии в конце 1795 года Бабёф начинает издавать газету «Трибун народа», а также становится центром притяжения для активных сторонников политики Террора, жаждущих реванша. От критики Робеспьера он переходит к его апологетике. В числе его приверженцев (которых впоследствии стали называть бабувистами) оказываются Буонарроти, Дарте, отец и сын Дюпле, в доме которых жил Робеспьер в Париже, несколько присяжных парижского Революционного трибунала. Часть из них была поклонниками уравнительных коммунистических идей, часть же мечтала о Конституции 1793 года и о возвращении ко временам Конвента.

В марте 1796 года бабувисты делают ставку на вооруженное восстание и формируют для его подготовки Тайную директорию общественного спасения. Их глубоко законспирированная организация начинает активную антиправительственную пропаганду (прежде всего в мастерских и военных частях), устанавливает связи с ушедшими в подполье якобинцами. Заговорщики были нацелены на то, чтобы манипулировать парижанами, не выдавать им истинные цели восстания, молчать об уравнительных идеях и призывать лишь к восстановлению Конституции 1793 года, попутно распуская слухи о том, что правительство планирует реставрацию монархии и собирается уничтожать «патриотов» под видом эмигрантов. Заговор имел также ответвления в провинции.