Ублюдок.

Но именно это я больше всего и люблю в Доминике. Как он общается со мной без помощи слов.

Теперь я лучше его понимаю, предугадываю его настроение, недовольство, пожелания. За пределами спальни даже не поймешь, что мы вместе. Но в его комнате не проходит ни минуты, чтобы он не касался меня руками и губами.

Я это обожаю.

Иногда кажется, что стоило бы обидеться из-за его отказа признавать наши отношения публично. Однако в тот же самый момент я понимаю, что такой уж Доминик по натуре, и, наверное, он защищает меня от городских сплетников, потому что нас с Шоном частенько видели в округе целующимися.

Да, виновата. Но своими поступками часто пытаюсь показать Доминику, что также привязана и к нему.

Мое время, сердце и внимание распределены между ними в равной доле. Каким-то образом вопреки законам моногамии и природе человека у нас получается. У нас все получается, и я начинаю им верить.

Между нами нет ревности, нет перебранок и ссор, если только зачинщиком не оказываюсь я. Я каждый день пыталась примириться с мыслью, что мое сердце разделилось пополам и способно любить и Шона, и Доминика, но считаю, что это нечестно по отношению к ним обоим.

Поэтому пока принимаю то, что мне дают.

Взяв сумку и не взяв с собой телефон, я сбегаю по лестнице.

Выхожу на улицу и улыбаюсь, когда Доминик подъезжает к дому. Его «Камаро» начищена до блеска.

Сажусь в машину и борюсь с желанием его поцеловать.

– Привет, – говорю я, и он отъезжает. Несколько минут мы едем молча, пальцы покалывает от желания дотронуться до него. Доминик ухмыляется, смотря на дорогу и прекрасно понимая, о чем я думаю.

Я закатываю глаза.

– Засранец.

– Ну вот, надел чистую футболку и подвергся оскорблениям.

– Знаешь, мы вообще-то одни, – намекаю я, зная, что стоит нам оказаться вдали от людских глаз, как он примется меня трогать, а я буду умолять его не останавливаться.

– Я за рулем. Прояви немного выдержки, женщина. И мы никогда не бываем одни.

Я оглядываюсь в салоне.

– С нами твой воображаемый друг?

– Сесилия. – Его лицо становится отрешенным, и я почти вечность жду, когда он продолжит: – Позже останемся наедине. – Это похоже на обещание, поэтому я принимаю его и решаю, что мне этого хватит.

– Знаешь, я умею держать руки при себе.

– Безусловно.

Самодовольный мерзавец.

Он ерзает на месте, у него подергиваются губы, а мышцы предплечья напрягаются из-за крепкой хватки на руле.

– Когда разрешишь мне сесть за руль?

– Никогда.

– Серьезно?

– Только у одного человека есть ключ от этой машины, и он им никогда не воспользуется.

– Ты же понимаешь, что я переверну комнату Шона верх дном?

У него от смеха сотрясается грудь.

– Удачи.

– Однажды я сяду за руль этой машины, Доминик. Будь уверен.

Доминик отвозит меня в Эшвилл, где мы ужинаем на открытой террасе. Город расположен в самом сердце Голубого хребта, но населения здесь больше, чем в Трипл-Фоллс. Вероятно, именно по этой причине путь занял сорок минут. Но ужин дивный, и я упиваюсь от удовольствия быть с Домиником в качестве его спутницы. Мне нравится сидеть напротив него и изучать его лицо, темные ресницы, когда он листает меню, а потом делает на нас двоих заказ. Он открывает мне двери, оставляет огромные чаевые и не раз улыбается – по-настоящему улыбается. Этому мужчине не чужд присущий свиданиям этикет, и он не понаслышке знает, как должен вести себя джентльмен. Это лишь вызывает у меня вопросы, почему его первый прием был таким холодным. Когда мы только познакомились, Доминик вел себя как беспардонный хам.

По пути домой он задирает мою юбку до трусиков, а когда я пытаюсь опустить ее обратно, шлепает меня по руке. Дом доволен, зная, что в любой момент может повернуться и увидеть меня такой беззащитной. Я, хоть и притворяюсь рассерженной, наслаждаюсь каждой минутой. Доминик всю дорогу домой описывает, как хочет дотронуться до меня, где хочет облизать, делится подробностями, что собирается со мной сделать, чтобы я кончила. Я сижу и жадно его слушаю, медленно сходя с ума и с каждой секундой возбуждаясь все сильнее. Когда Доминик паркуется, я почти близка к оргазму. Как только он глушит мотор, я налетаю на него, и Дом радостно привечает меня в своих объятиях. У него вырывается хриплый стон, подсказывающий, что он нуждается во мне так же сильно, как и я в нем.

И это так, потому что он берет меня дважды, а потом скручивает косяк. Я лежу на сиденье в одних трусиках, прислонившись головой к двери. Со своей точки обзора любуюсь профилем Доминика, его телосложением, им самим. Из динамиков разносится музыка, и я поднимаю босую ногу и шаловливо массирую пальцами бок Доминика, пока он доделывает косяк.

– А это что играет?

– Дэвид Боуи. Ш-ш-ш. – Дом высыпает травку в бумагу и тянется к бардачку, чтобы сделать погромче. – Первые полторы минуты этой песни самые крутые. Слушай.

И я слушаю, решив, что это один из тех моментов, которые мы точно должны разобрать и повторить. Теперь это одна из наших фишек. Доминик ставит песни, и мы болтаем о музыке. Я почти уверена, что не будь он защитником угнетенных, преступником и механиком, то вполне мог бы добиться успеха на музыкальном поприще.

– Мне очень нравится.

Он дарит мне редкую искреннюю улыбку.

– Я знал.

Сердце в груди начинает неровно биться. Доминик старается. Ради меня.

– Расскажешь, почему вначале я тебе так не понравилась?

– А кто сказал, что ты нравишься мне сейчас?

Я тыкаю его в бок пяткой и в ответ получаю уничижительный взгляд, когда у него с колен падает немного травки.

– Если скажу, что ты мне нравишься, придется вести тебя на выпускной?

– Я не настолько юна.

– Ты ребенок.

– Ты не сильно меня старше. – Доминику недавно исполнилось двадцать шесть, и, надеюсь, он никогда не забудет, как я его разбудила в тот день.

– И все же я старше и умнее.

– И все же со мной ты и вправду поглупел.

– Да, – задумчиво произносит Дом. – Это правда.

– И как тебя понимать?

– Не обижайся, – перебивает он, видимо обдумав свой выбор слов.

– Считай, что я обиделась. – Я вонзаю ему в бок пальцы, надеясь, что это больно.

– Какая трагедия, – хмыкает он, облизывает бумагу и доделывает косяк. – Не веди себя как девчонка.