— Раньше надо было верить. Когда горбатого пидора нормальные люди скинуть хотели. Хотя тоже мне, «нормальные»…

— А мы-то, бараны, помню — радовались тогда чему-то…

Почти день ушел на переделку электроспуска на механику, и вышли под вечер, но выспавшиеся и сухие. Обратный путь давался десятикратно дороже — больше полутонны набравшегося груза, чуть не полтораста кеге на рыло. Без споров принялось единственное реальное решение — идти по долине Киалима, на Аргази, и уже там выбирать дальнейший маршрут. Теперь скрытность особо не волновала — огневая мощь такая, что до роты можно не напрягаться. Что вы хотите — четыре пулемета, это надо быть последним идиотом, чтоб заслышав такую ответку не дриснуть подальше и побыстрей. До Байдашева — день. Ночь — влежку, надорванные мышцы к утру болят, как отбитые. На льду Аргазей встретили местных рыбаков — то ли карасевских, то ли туракаевских. Бедные рыбачки постояли с поднятыми руками под двумя пулеметами, с жизнью, наверное, простились — ан пронесло; когда вдали затих скрип тяжело груженых волокуш, оба чужих пулеметчика вместо серии очередей внятно попросили рыбаков не дергаться с часок и, пятясь, скрылись в поземке, несущейся над безбрежным ледяным полем водохранилища.

У Каолинового удача, долго шедшая вместе с командой, куда-то отлучилась. Хотя куда — шесть дней прухи, это слишком даже, не к добру. Переходили маленькое лесное озерцо, и вроде тщательно смотрели, но на подходе к берегу из ниоткуда ударил беспорядочный ружейный залп. Ахмет даже не удивился, что не учуял засаду — его больше интересовала засада, пыхтящая спереди и сзади.

Группа дружно рухнула в снег, лязгая разворачиваемыми в береговые кусты стволами, и через несколько секунд кусты легли, снесенные из пяти машин. Мародеры видели сквозь дым, как между деревьями вскакивали и скрывались в гуще леса мутно-белые силуэты. Суки, угадали как с местом, берег хоть и невысокий, а лес с полста метров не причешешь, лежащего берег скрывает. Цугцванг — ни ждать, ни срываться, так и так забьют, когда народ с более серьезными стволами подтянется. Ладно хоть, пока притихли.

— По противнику докладаем.

— У меня пять. Без попаданий.

— Шесть. Я тоже.

— Восемь. Один — под вопросом.

— Шесть. Тоже пусто.

— Шесть. Один с вопросом, — закончил Кирюха и приказал доложить боеспособность — что-то уж совсем безрадостно отозвался Витек, шедший головным.

Ахмет подполз к своему:

— Как ты, Витька?

Зацепили нормально только его — картечина угодила в легкое, попав аккурат между лифчиком и полой расстегнутого бушлата: взопревший Витька шел распахнувшись.

— Пока вроде ниче. Печет только. Вот, пакет-то…

Ахмет вспорол куртку и вшивник, разорвал пакет. Левое легкое, во второй трети. Из раневого канала при выдохе с хрипом и бульканьем лезет пена. Час в сознании — максимум, два — жить. …Бля. Дела хуевые. Не самый маленький сосуд перешибло… Видимо, не удержал лицо: стремительно сереющий Витек сразу спросил:

— Че, херово мои дела?

— Че уж там… Да. — не глядя на Витька, сосредоточившись на прикрывании тампона оберткой ИП, злобно бросил Ахмет. — Можешь руку приподнять? Я хоть пару абертов сделаю.

— Ахмет, если мне так и так пиздец, давай прикрою, а вы оторветесь?

— Лежи уж. Разберемся.

«Прикрою…» В любую минуту вырубишься, и все. Эх, сука, ведь чуял, чуял… Да хоть был бы застегнут — кто знает, может, ребро бы и сломало, но вот дырки б не было, дырки этой сраной…

Ущерб остальных невелик — так, посекло дробью немного, кого больше, кого меньше. Крови много, но херня, все в строю. Нервишки у пыштымцев никуда. Не для засад. Оставив Дениску на фланге, сползлись за Кирюхину волокушу.

— Как твой? Серьезно?

— Серьезно. Легкое прохерачили, гады.

— Бля… В сознании?

— Пока да.

— На нас сидели, — мрачно констатировал Паневин.

— Вряд ли. Или на нас, но лохи какие-то. С пукалками.

— «С пукалками», — передразнил Кирюху Ахмет. — Витька-то вон, приложили.

— Первый потому что шел.

— Ну да. А если б метров на пятнадцать-двадцать подпустили, мы б все щас так лежали.

— Или нервы не выдержали. У одного. А за ним уж и все шмальнули, чего там шифроваться, а так хоть шанс есть.

— Или да, нервы.

— По ходу, черт из тех, кого приложили, когда туда шли. Хозяева забили на нас, а он настырный оказался, вон, корешков привел. Или посчитаться желает, или жадный, — двинул версию Паневин.

— Хуево. Сейчас знаешь что? Один на Пыштым бежит. Щас хозяину доложит, что посреди озера его четыре халявных пулемета дожидаются. Миномета на лошадку, и сюда.

— Неа. Миномета не будет — че он, своими руками стволы потопит?

— Ну да, вообще-то. Хорошо.

— Хули «хорошо». Щас подтянется несколько человек с карабинами, вот и будет «хорошо».

— Значит, надо прям щас отрываться. — обострил ситуацию Ахмет, проверяя предохранитель АПБ — Готов.

— Кого оставим?

Повисла нехорошая пауза, и Ахмет, как бы меняя позу, вытолкнул из-под мышки рукоять АПБ: Жирик с Паневиным не удержавшись, очень нехорошо переглянулись. …Сразу, или пусть обозначатся? Если сам Дениску предложит — все, вопрос снят. Но это вряд ли. Ладно, пусть обозначит. Жопой закрутит — сразу вынаю… Однако Ахмет недооценил человеческую наглость. Видимо, по предварительной договоренности, Паневин буранул, словно о давно решенном деле:

— Так, Ахмет, оставим твоего. Мы…

Мгновенно выпущенная ярость придала силы — АПБ мухой вылетел из-под бушлата и негромко хлопнул, скорее даже лязгнул — и голова Паневина мокро чавкнула. Дымящееся очко ствола глядело прямо в глаз Жирика.

— Кирюха. А че это чмо тут разводит, а? «Мы» какие-то… — с ледяной игривостью в голосе поинтересовался Ахмет.

Жирик молчал, даже не вытирая уляпанное лицо.

— Че ты на тухляк ведешься, а, товарищ капитан? — сменив тон, равнодушно спросил Ахмет, заглядывая Жирику в глаза поверх глушителя. — Короче. Давай так. Ты мне сейчас обещаешь, что больше тухляка не будет. Реально обещаешь. — Ахмет рассчетливо вогнал фразу в совесть старшего лейтенанта Кирюхина, и начал с хрустом проворачивать ее в ране: — Ты знаешь, я слову верю. Скажи, как мужик — да. Или нет. Говоришь нет — я тебя валю. Если да, то ему шальняк прилетел.

Кирюха сморщился, словно от боли, и повесил голову. Через несколько томительных секунд глухо, искаженным голосом промычал:

— Обещаю.

— Слышь, Кирюх, чтоб ты не грузился — я тебя понимаю. Может, сам бы о том же думал на твоем месте. Не знаю, — принялся расслаблять Жирика Ахмет, внутри себя захлебываясь от ненависти. …У-у, пидарасина, вынести тебе мозги, ублюдку…