на арфе. «Дано музыкантом, — читаем в „Расходной книге“ посольства, — которые играли в 9 числе ввечеру во время имянинной ужины у третьего посла на арфе и на скрыпицах, 5 ефимков»[498].

9 июля Петр отвечал Виниусу на его письмо, полученное накануне, 8 июля. Это письмо Виниуса до нас не дошло, и поэтому трудно раскрыть, на какое прежнее «сумнительное писание» Виниуса намекает здесь Петр и в чем его прощает. «Min Her, — пишет царь. — Писмо твое, июня 10 писанное, мне отдано июля 8 den, в котором пишеш ваша милость о прежнем сумнителном писании, свидетельствуяся в том деле и прося прощения, в чем Господь Бог да оставит всем нам наши долги милосердия своего ради. А что я так вам писал, о том и сам рассудишь, каково мне то дело». Можно догадываться, что речь вновь идет о малодушии, проявленном Виниусом при долговременном отсутствии писем от царя весной 1698 г. и о его письме к Лефорту, с которым он обратился в сомнении, жив ли царь. Этим ответом Петра случай окончательно улаживался. В последних строках царь шутливо уведомляет Виниуса о получении писем от «осударя» (князя Ромодановского) и некоторых членов знаменитого всешутейшего собора: «Писма от осударя нашего, потом от святейшего (Н. М. Зотова), от преосвященных трех, Тихона (Т. Н. Стрешнева), Мисаила „i по-дружиi ево“ (князя М. Н. Львова и его жены княгини Неонилы Ерофеевны, кормилицы Петра) и Алексiа (?), от презвитера Александра Волосатого (А. П. Протасьева?) и от диакона Гавриила Долговещного (Г. И. Головкина), от Лва Кириловича писма мне на сей почте дошли. И против тех, которые требовали отповеди, писал; протчим же за краткостию времени не успел, которым прошу должное отдати поклонение. Piter. Из Вены, июля 9 den 1698»[499].

XXXVI. Сношения посольства с югославянами. Переговоры о церемониале посольской аудиенции

Пребывание Великого русского посольства и самого русского царя в Вене не могло не привлечь к себе внимания югославянских элементов, начинавших с надеждой обращать взоры на православную Россию, могущество которой проявилось теперь в азовской победе над турками. 9 июля посетил богослужение в посольской церкви, на котором присутствовали и послы, проживавший тогда в Вене сербский патриарх Арсений Черноевич, горячий патриот и печальник о судьбах своего народа. Еще во время крымских походов В. В. Голицына в 1688 г. он писал в Москву, побуждая московское правительство выступать против турок. Воспользовавшись удачным ходом войны цесарских войск с турками, после того как цесарцами взят был Белград, Арсений вошел в сношения с Веной и завязал переговоры о разрешении сербам переселиться в местности, недавно завоеванные Австрией у турок. Это переселение и было осуществлено в 1690–1691 гг., когда до 40 000 сербских семейств, снявшись с родных мест, двинулись во главе с самим Арсением к северу от Дуная и здесь на свободных, никем не занятых землях основали поселения, поставлявшие австрийской армии отряды отважного войска. Австрийское правительство в переговорах с Черноевичем обещало переселенцам полную свободу вероисповедания, свободу от податей, право избрания себе воеводы и патриарха и вообще право самоуправления по собственным законам и обычаям под условием защиты границ государства от турок и поставки ежегодно военного контингента. Патриарший престол был учрежден в городе Крушедоле, и Арсений, поселившись в австрийских пределах, продолжал оставаться сербским патриархом. В воеводы был избран сербами деспот Юрий Бранкович. Но цесарское правительство нарушило данные обещания. Чтобы воспрепятствовать возникновению у сербов-переселенцев слишком самостоятельной организации, Бранкович под каким-то предлогом был арестован и подвергнут заключению в Вене.

Свобода вероисповедания также не соблюдалась: православным приходилось испытывать притеснения от католиков; их принуждали вступать в унию. При посещении русского посольства Арсений подал послам челобитную, в которой, вкратце рассказав о переселении сербов, жаловался, что вопреки данным сербам от цесарского величества привилегиям, на них налагают многие лишние дани, а иезуиты принуждают их к унии. Патриарх просит царя ходатайствовать за сербский народ перед цесарем, чтобы ему не было насилия в вере и никаких бы лишних поборов с него, кроме поставки военных контингентов, не брали[500]. Вместе с этой челобитной он представил также и другую: о разрешении свободно приезжать в Москву за сбором милостыни, ссылаясь на то, что такие жалованные грамоты от предков великого государя были у сербских патриархов, но во время войны отняты у них турками[501]. С подобной же челобитной обратился к послам сопровождавший патриарха и подчиненный ему епископ Ковинский Ефрем, просивший о разрешении приезжать в Москву за сбором милостыни на сооружение церкви Успения Богоматери в Ковинском монастыре, разоренной униатами[502]. Надо полагать, что теми же духовными лицами передана была в тот же день челобитная и от деспота Бранковича, томившегося в заключении в Вене, с просьбой к царю исходатайствовать ему свободу и разрешение жить со своим народом[503]. Послы, приняв челобитные, обещали о затронутых в них предметах иметь разговор с цесарскими министрами после официальной аудиенции во время переговоров, а покамест челобитчики получили государево жалованье — «милостыню»: патриарх 11 пар, епископ Ковинский 5 пар, деспот Юрий Бранкович пару соболей[504]. Возобновил свое ходатайство перед посольством обращавшийся к послам еще при проезде их через Прагу состоящий при патриархе некий студент серб Иоанн Алексеевич, слушавший курс философии и искусный в латинском и словенском языках, о приеме его на русскую службу в переводчики. Такую же челобитную о приеме в переводчики подал несколько позже другой студент, Иван Зекан, родом серб, учившийся по-славянски и по-латыни и слушавший курсы философии в академиях в Праге, Регенсбурге и Вене. По испытании, сделанном ему переводчиком Вульфом, он был принят на службу[505]. С напыщенным витиеватым прошением обращался к послам некий доктор философии Илья Поповский, племянник киевского митрополита. «Той, которой из корене православия рожден, — писал он о себе в челобитной, — и пределы отечествия прешед, чтоб научился мерити и расширяти величество российского имени совершенный в винограде Христове делатель, приидох в дальные страны не яко блудный сын, но любовию и ревностию святого богословского учения веден и в преславной академии Пражеской блаженный счастливый уж, слава Богу, и благополучный наложил есмь конец богословскому учению». Суть его ходатайства заключалась в том, что он, окончив Пражский университет и получив там степень доктора философии, желал еще приобрести степень доктора богословия и обращался «к жертвеннику вельможности и щедрот великого имени ясносветлых милостей послов», прося их «помощной десницы» и обещая «мзду труда своего, т. е. наивысший докторства богословского венец», положить у ног послов. «Совершенному богослову», как он обозначает себя в подписи под челобитной, т. е. окончившему курс богословия, выдано