была огнестрельная потеха, и народа было у послов с 500 человек; музыка во всех палатах была и веселились до света»[465]. Венская знать, дамы и кавалеры, явилась в пышных нарядах, как на придворный бал. Праздник начался серенадой, данной цесарскими камер-музыкантами, итальянскими певцами и певицами в саду посольства. Затем, когда смерклось, царь со всеми гостями отправился на берег реки Вены в роскошно убранный дом и сам летучей ракетой зажег великолепный фейерверк на противоположном берегу: при звуке труб и при залпах орудий вспыхнули разноцветными огнями буквы V. Z. P. A., означавшие «Vivat Zar Petrus Alexiowicz». Празднество закончилось балом, продолжавшимся до рассвета, причем и сам именинник принимал участие в танцах[466]. «Того ж числа в вечеру, — описывается это празднество в „Статейном списке“, — были огненные потехи, огни и верховые ракеты; и устроен был фирверк в ракетах словами: „виват царю Петру Алексеевичу“, и стреляно из 12 пушек многожды и было того действа часа с два. А устроены были те потехи против посолского двора из цесарской казны»[467]. «В среду, — писал в Рим испанский посланник епископ Солзонский, — отпраздновал царь день своего рождения (?) и имянины, так как по греческому счету праздник св. Петра приходится на 9-е текущего месяца. Утром была отслужена торжественная греческая обедня. Потом вечером устроена была большая музыка (serenata), бал и празднество в помещении, где он живет, и туда отправилась вся знать здешнего двора того и другого пола; царь постоянно показывался и танцовал. Мы, господин нунций и все послы, были там инкогнито и могли достаточно близко и хорошо наблюдать царя. Он — человек довольно высокий и хорошо сложенный, обладает очень деликатными и светскими манерами, хотя не обнаруживает радости от большого общества („a maniere molto cortesi e civili bench`e mostra di non godere di gran concorso“)»[468].

Некоторые иные подробности о празднестве сообщает в своей депеше венецианский посланник Рудзини, по словам которого это был не первый, а второй бал в честь царя. Первый был устроен перед тем в саду президента гоф-кригсрата (presidente di guerra), куда было приглашено немноголюдное избранное общество, так как царь не желает появляться вполне публично, но не хочет также и вполне сторониться и прятаться. Празднество 29 июня вызвало стечение всей знати. «Царь сначала казался недоволен чрезмерным количеством собравшегося народа и, показавшись несколько раз мимоходом, пригласил в свои личные комнаты несколько лиц, провел с ними время до рассвета»[469].

У самого Петра, вопреки известию Рудзини, осталось, видимо, приятное впечатление от праздника, о чем можно заключать по приписке, сделанной им на письме к Виниусу, написанном несколько дней спустя после именин. «На день светыхъ апостолъ, — читаем в этой приписке, — была у насъ гостей мужеска i женска пола болше 1000 чел., i были до света, i безпрестанно употребляли тарара тарара къругомъ, iс которыхъ iныя i свадбы сыграли въ саду. Изъ Вѣны, iюля 2 den 1698»[470]. Хотя праздник устраивался на счет цесарского двора, все же он оставил по себе некоторые записи в посольской «Расходной книге». Брались напрокат стулья, подсвечники, шахматные доски: «дано иноземцу скатертнику Адаму Гамел Гавелю за наем ста стулов да 75 шанданов стенных да за провоз, да за пропалые тавлейные доски в день государева ангела полшеста (51/2) золотого», «дано музыкантом Павлу Алберту с товарыщи 24 человеком, которые играли на посолском дворе в день ангела государева, по 2 золотых человеку, итого 48 золотых»[471].

XXXV. Окончание переговоров с графом Кинским. Намерение Петра ехать в Венецию. Поездка по окрестностям Вены

30 июня после обеда к Петру по повелению императора явился вновь граф Кинский с письменным ответом на статьи, врученные ему 27 июня и касавшиеся вопроса об уступке турками Керчи. Ответ этот также обсуждался предварительно на конференции министров, к которой был привлечен и венецианский посол Рудзини[472]. Цесарское правительство начинало его с обещания твердо исполнять все то, к чему обязывает его союзный договор. Очень важно, конечно, установить крепкий и прочный мир после войны, которую цесарь вел против турок в течение 15 лет в союзе только с Венецианской республикой. Цесарь не сомневается, что основательные причины побуждают царя требовать Керчи, но предвидит непреодолимую трудность в приобретении ее от турок без завоевания ее силой, потому что турки не имеют обыкновения уступать то, что они не потеряли. Наоборот, при заключении мира они стали бы стараться вернуть что возможно из потерянного, если бы только принятое основание мира uti possidetis не препятствовало им в этом. До заключения мира будет еще довольно времени для русских овладеть Керчью и тогда удержать ее за собой на основании uti possidetis[473]. Можно, впрочем, попытаться требовать ее уступки и на конгрессе, и цесарь окажет такой попытке свое содействие. Что до продолжения войны до 1701 г. в том случае, если турки не согласятся уступить Керчь, то рассудить о том еще будет время по открытии съезда. Во всяком случае, цесарь обещает согласно союзу во всем удовлетворить царя и ничего не предпринимать без его ведома[474].

Этим ответом переговоры Петра с цесарским правительством были закончены. Он понял, что решение австрийцев вступить в сношения с турками непреклонно и что помешать этому намерению не удастся. Поэтому ему ничего не оставалось, как и со своей стороны согласиться на участие в конгрессе. Дело Петра в Вене было, таким образом, кончено. Он стремился оттуда в Венецию[475]. О намерении царя совершить поездку в Венецию и, может быть, и в Рим, сообщил апостолическому нунцию сам император в разговоре, которым он удостоил нунция после данной ему аудиенции. Император прибавил, что вопрос о путешествии в Рим будет решен царем в Венеции, но поездка в Венецию вне сомнения; царя привлекает туда в особенности желание посмотреть арсенал, о котором ему так много говорили. Нунций воспользовался поводом поздравить цесаря с тем, что при дворе его появился столь великий государь, притом оказывающий такое уважение его цесарскому величеству и его августейшему дому, от чего можно ожидать наилучших последствий. Цесарь принял такое поздравление благосклонно, сказав, что действительно никогда еще в Вене не появлялось подобной особы (personaggio simile), и затем, продолжая разговор, коснулся личных качеств царя, характеризуя его как человека со здравым суждением и добрым сердцем, и сказал, что он более цивилизован, чем кажется по внешности: «…esser piu civile di quello dimostrava l’apparenza»[476]. В тот же день, 2/12 июля, одновременно