Сношения Петра с югославянами не укрылись от наблюдавших за ним взоров и возбуждали подозрительность. Епископ Солзонский, испанский посланник в Вене, подозревавший царя в желании заключить сепаратный мир с турками, обращал внимание Леопольда и его министров на какие-то таинственные переговоры царя с неким доверенным валашского князя, явившимся будто бы в Вену в костюме нищего. «Я имею серьезные и очень основательные причины, — писал этот епископ в Рим, — подозревать, что царь желает заключить сепаратный мир с турками и что переговоры начаты уже здесь, в самой Вене, через одного доверенного князя Валахии, который прибыл сюда из Белграда в одежде нищего и несколько недель весьма секретно переговаривался с царем, с его послами и с его духовником, греческим епископом, и, как только уехал царь, так и он поспешно удалился. Я постоянно хорошо за ним следил и сообщил о нем императору и его министрам, и тем не менее не знаю, приложили ли они какое старание узнать цели, с которыми этот валах прибыл сюда в таком презренном платье, хотя я знаю, что он богат и пользуется большим доверием своего государя»[507].

Об этом таинственном лице и о его переговорах с царем и посольством было известно также и венецианскому послу Рудзини, который в депеше дожу писал: «Подал затем повод к подозрениям, еще недостаточно проверенным, тайный прием при этом дворе (т. е. у московского государя) медика господаря валахского, очень любимого им. Его пребывание открылось только спустя много дней по его прибытии. Стало известно о путешествии его через Белград и о его пребывании в течение шести недель в Буде до приезда царя. Затем, приехав сюда, он очутился в доме послов, где, как известно, он часто беседует с ними и с царем. Пала тень, что тут могут быть семена каких-нибудь сношений с турками и какой-нибудь попытки сепаратного мира со стороны московитов». Как личность явившегося, так и переговоры его с московитами были окутаны таинственностью, и послы передавали только непроверенные, неопределенные и более или менее искаженные слухи, почему и возникали в этой передаче такие варианты, что в то время как Рудзини говорит об агенте валахского господаря, его любимом медике (medico), испанский посол сообщает, что этот агент пробрался в Вену под видом mendico, т. е. нищего (in abito di mendico); молва легко могла спутать эти похожие слова. Кинский, к которому Рудзини обратился за разъяснением своих подозрений, сказал, что он прилагает все старания раскрыть истину, но что, по его мнению, во всяком случае, причина миссии другая, а именно беспокойство валахского господаря по поводу скопления войск, собранных польским королем у границ его владений[508].

10 июля третий посол П. Б. Возницын, приготовляясь к торжественной аудиенции у цесаря, докладывал царю проекты новой редакции «верющей» и полномочной грамот к цесарю с некоторыми отменами против текста таких же грамот, отпущенных с послами из Москвы. Слушая доклад и давая резолюцию, Петр 10 июля в Вене действует как дающий указ государь. На представленных проектах Возницын сделал пометы: «206-го июля в 10 д. великий государь указал такову свою грамоту, написав в лист на пергамине (такову полномочную грамоту написав в лист), своим великим послом цесарскому величеству на посолстве подать, а прежнюю, какова послана с ними с Москвы из Посолского приказу, отставить для того, что та грамота по настоящему времени не годилась (написана с настоящим делом и времянем не сходна)»[509].

В тот же день, 10 июля, к послам явился их пристав барон Кёнигсакер вести переговоры о церемониале аудиенции, проект которого был доставлен послам секретарем обер-гофмейстера князя Дитрихштейна Карлом Торпом еще 4 июля. Кёнигсакер и начал беседу с послами с вопроса: «И они, великие и полномочные послы, из того писма выразумели ль бытию того их приезду почитание?» Послы ответили, что они «на приезде», т. е. на аудиенции, были готовы, но при этом заявили свои желания: во-первых, обычное обязательное требование, внушавшееся наказом, чтобы во время аудиенции никаких других послов, посланников и гонцов у цесаря не было, а затем в восьми пунктах представили возражения против проекта церемониала. Послы просили, чтобы за ними прислана была одна карета, а не две, как предлагалось в церемониале, потому что, объяснили они, приличнее им всем ехать вместе с ним, чашником, и вместиться они могут без утеснения. При этом приведен был прецедент: прием посольства И. В. Бутурлина в 1679 г., когда посол с товарищами, также три человека, ехали в одной карете. Послы просили далее, чтобы священнику и дворянам позволено было выйти из карет, уже въехав во двор цесарского дворца, а не у ворот, как требовалось церемониалом; послы находили, что царским дворянам, среди которых есть «ближние и честные люди и иноземцы», вылезать из экипажей у ворот и идти по двору пешим непристойно, а священник при посольстве — «начальнейшие степени» (протоиерей) и притом «духовных людей везде почитают». Следующие пункты возражений касались: встречи послов надворным маршалком, который должен им говорить при этом речь не от себя, а от имени цесаря; прохождения послов через палаты дворца до аудиенц-зала в шапках, причем послы снимут с себя шапки, как только цесарского величества лицо увидят; представления их цесарю непременно канцлером или подканцлером; входа в аудиенц-залу всех дворян, составляющих посольскую свиту, и допущения их «к руке» цесаря всех, а не выбором; присылки для посольских дворян 25 карет; помещения поднесенных подарков на столе, а не на ступени трона; наконец, числа людей, которых цесарское правительство должно прислать для несения царских подарков. Во всем прочем они, послы, «полагаются на волю его цесарского величества». Приняв эти замечания послов, Кёнигсакер обещал доложить цесарю и вскоре явиться с ответом[510].

Он действительно явился на следующий день, 11 июля, с ответом, который не доставил послам удовлетворения. Цесарь, выслушав представленный ему через министров доклад Кёнигсакера, согласился исполнить только одно из пожеланий, заявленных послами, именно о присылке для них, послов, одной кареты, а не двух. На все остальные требования ответил отказом. Кёнигсакер дал объяснения по пунктам. «Чтобы священнику и дворянам въехать в каретах на цесарский двор, того никогда не бывало, а езживали всегда на цесарский двор одни только посольские особы, и ныне тому перемены отнюдь не будет». Послов встретит на обыкновенном месте, посередине входной лестницы, надворный маршалок и скажет им приветствие от имени цесаря. По лестнице послы могут идти в шапках, но, входя в палаты, должны будут шапки снять и идти через палаты без шапок, «потому