Синдром сводится к утверждению, что накануне близкого неотвратимого конца не остается ничего, кроме как веселиться, пока еще есть возможность. Танец смерти позднего средневековья – dance macabre по-французски, Totentanz по-немецки – ранний образчик такой реакции, ассоциировавшийся в то время с чумой. Очевидно, он и вдохновил Эдгара По написать рассказ.

Существуют и неоднократно наблюдались еще более крайние патологические реакции на гибель биосферы. Бывает, что люди, чувствующие приближение конца, стремятся ускорить или усугубить его наступление. Они рассуждают так: раз я умру, то пусть весь мир погибнет вместе со мной. Это очевидное проявление нарциссизма получило название «синдром Сумерек богов». Гитлер в последние дни Второй мировой войны – канонический пример такого ответа. К нему нередко примешивается ненависть к окружающим.

Название взято из оперы Вагнера «Сумерки богов», в финале которой древние боги дохристианской нордической мифологии, умирая, уничтожают мир в процессе последнего кровавого самоубийственного аутодафе. Народный перевод на английский по созвучию с немецким словом означает «божье проклятие мира», хотя в немецком оригинале однозначно «Сумерки богов» – германский неологизм скандинавского Рагнарёк.

«Синдром Сумерек богов», как и прочие буйные патологии, чаще возникает у мужчин, чем у женщин. Его нередко интерпретирует как проявление нарциссической ярости. Те, кто ее ощущает, как правило, наделены привилегиями и чувством собственной исключительности, они легко впадают в ярость, когда их лишают привилегий и отказывают в том, что им якобы принадлежит по праву. Когда они сталкиваются с выбором – признать свою ошибку или уничтожить весь мир, – то у них не возникает сомнений: надо разрушить мир, ибо признавать собственные ошибки они не умеют.

Нарцисса пугает даже ночное небо, ибо оно служит доказательством существования мира вне его собственного «я». По этой причине нарциссы не любят выходить за дверь, обитают в мире идей, требуют подчинения и одобрения от всех, с кем контактируют, для них все остальные – либо слуги, либо бесплотные призраки. С приближением смерти они стремятся оставить после себя как можно больше разрушений.

Кое-где проскакивало сравнение капитализма с «Сумерками богов». Такое смещение из области психологии в область социологии не совсем оправданно, а потому выходит за рамки данной статьи. В любом случае оно не нуждается в объяснении.

Дежурный офицер Сибилла Шмидт. Объект Мэри Мерфи принята под охрану 27 июня в 7:00. В мою группу входят Томас, Юрг, Приска и я. Приска постаралась, чтобы М не чувствовала себя неуютно. М явно недовольна.

В разведуправлении некоторые считали, что ее министерство как-то связано с захватом заложников в Давосе, поэтому Юрг сказал Томасу, что М не следовало бы задирать нос. Разумеется, он вел себя с профессиональной вежливостью и говорил это не в присутствии М. Я попросила его впредь держать подобные мысли при себе. Наша группа признана в федеральной службе разведки Швейцарии лучшей в деле оценки внутренних угроз. Разумеется, после давосского инцидента наш отдел жестоко критиковали, некоторые люди подозревали, что мы были как-то связаны с захватчиками либо позволили осаде продолжаться дольше, чем следовало. Покритиковать нас всегда много охотников, особенно среди политиков, которых мы же и охраняем. Нас называют «Spasspolizei» – «кайфоломами», однако, когда припрет, от наших услуг не отказываются. По сравнению с большинством других стран Швейцария очень свободная и безопасная страна.

Есть старый европейский анекдот: в раю повара – французы, полицейские – британцы, инженеры – немцы, любовники – итальянцы, а в аду повара – британцы, полицейские – немцы, инженеры – итальянцы. Швейцарцы в анекдоте тоже фигурируют, только я забыла, в какой роли. Может, у них одна и та же работа и в раю, и в аду? Диспетчеров? Банкиров? Охранников? Не помню. Может, анекдот придумали швейцарцы?

Мы посадили М в наш фургон – пуленепробиваемый, защищенный от дорожных мин, с затемненными окнами и закрытой связью. Приска и Томас похвалили, что М путешествует налегке. М села на заднее сиденье с Приской, мы – в среднем ряду и спереди. Юрг – за руль. По шоссе до Берна без происшествий. Из Берна в Тун, оттуда – на западный берег озера Тунерзее. Наверх по серпантину, к Хайдиланду с его большими деревянными домами, красными геранями на окнах и альпийской зеленью до самых черных утесов Бернского Оберланда. Мне больше нравится Граубюнден.

В Кандерштеге мы съехали с автострады и по частной дороге в объезд верхней станции канатной дороги направились к озеру Эшинензее. По дороге Приска объяснила М, почему Кандерштег считается захолустьем, показывая в окно: кататься на лыжах практически негде, город окружают одни скалы. Единственный выход из каньона с отвесными стенками – железнодорожный туннель на Рону, один из самых старых. Поэтому, как и во всех альпийских каньонах, не пригодных для лыж, здесь тишь да гладь. Парапланеристов больше, чем лыжников.

Проехали мимо овец на альпийском лугу. М сказала, что, если не смотреть на горы, сцена похожа на Ирландию. Южный хребет очень высокий.

Прибыли к Эшинензее в 10:40. Приличных размеров круглое озеро под высокой скалой, покатой стеной из серого гранита высотой около тысячи метров – захватывает дух. Вода непроницаемо голубого цвета – признак притаившихся где-то наверху ледников.

Приска рассказала М о Эшинензее: такое большое озеро и так высоко в горах – большая редкость, все из-за того, что гигантские ледники вылизали альпийские долины, не оставив ни одного каменного гребня, способного удерживать воду. Так что пруды и озера начинаются только внизу у великанов Миттеланда. Однако здесь с нависшей над долиной скалы сорвался оползень, создав естественный резервуар, который заполнился талой водой. У озера нет истока, вода просачивается сквозь каменные завалы, и ручейки на полпути к Кандерштегу соединяются в один большой ручей. Я сама этого не знала и слушала с интересом. М только кивала, думая о чем-то своем.

Проехали мимо горного отеля на берегу озера ко второму корпусу, зарезервированному для нас. Семья владельцев была в курсе нашего задания и выручала нас не первый раз.

Через пару дней для нас без лишней спешки освободят одну из хижин Швейцарского альпийского клуба над озером. А пока что поживем во втором корпусе отеля. Два дня гуляли с М вокруг озера. Она не желала сидеть в помещении, я решила, что гулять у озера не опасно, и получила «добро» из Берна. Тропы частично пролегают по лесу, видно, как они поднимаются в гору над макушками деревьев. М то и дело останавливалась и рассматривала деревянные скульптуры в лесу, вырезанные прямо на торчащих из земли стволах. Доисторические фигуры, звериные морды, местный фольклор, снеговики и прочее притаились в тени под деревьями. Еще выше начинался низкорослый кривой подлесок. «Типично для Бернского Оберланда», – заметила Приска. По дороге она много рассказывала М об Альпах, в основном известные нам вещи, но Приска знает больше нашего.

Скала над озером выглядит очень эффектно. Каждый день обрывки облаков заслоняли скалу до половины, подчеркивая ее высоту. М заметила, что эта скала выше любой ирландской горы. Ее высота и пастельно-кобальтовый цвет озера придают виду характер китчевой компьютерной заставки или картинки, нарисованной художником для обложки книги, – слишком неправдоподобно и фантастично. Нет, я определенно предпочитаю Граубюнден.