Однажды вечером М вступила в разговор с владельцами отеля. Сейчас они среднего возраста, но я с ними встречалась и раньше, когда они были моложе и я приезжала сюда с родителями. Теперь уже их дети достаточно подросли, чтобы самим вести хозяйство. Сын принадлежит к пятому поколению владельцев. М заметила, что это большая редкость, хозяева согласно закивали головами. Им повезло, говорят. Им здесь хорошо.

М, указав на скалу, спросила, есть ли возможность обойти вокруг озера, не возвращаясь. «И да, и нет, – ответил сын. – Обойти-то можно, но там есть один карниз, – он указал на зеленую линию, пересекающую утес примерно посредине. – По нему можно пройти, однако я сделал это всего один раз, и то, когда был еще очень молод. Сейчас бы уже не посмел. В какой-то момент тропа становится настолько узкой, что возникает мандраж».

– Как и всегда в жизни, – подметила М.

Сын кивнул: «Всегда что-нибудь мешает идти дальше».

На следующий день мы поднялись к подготовленной для нас хижине ШАК «Фрюнденхютте». Отправление в 5:20 утра. Подъем на тысячу метров, местами крутой. М быстро устала и была заметно недовольна, что мы не остались у озера. «Приказ Берна, – сказала я. – Стандартная процедура. По-настоящему надежное место – это хижина ШАК».

Шесть часов восхождения по крутому склону, след в след. Вдоль крутой стены тянется трос-поручень. М очевидно страдала от большой высоты. Шла еле-еле, молча.

«Фюнденхютте» впечатляет: большая каменная коробка, украшенная красными и белыми шевронами ставень. Как в случае с любой хижиной ШАК, возникает недоумение: зачем строить их на такой верхотуре. Одна чуднее другой – излюбленный прием, чтобы пустить пыль в глаза скалолазам и владельцам соседних хижин. Наша стоит на возвышении посреди ложа ледника, от которого ничего не осталось за исключением скопления глыб льда в самом начале бассейна. По обе стороны хижины ленивыми зигзагами змеится старая конечная морена. Фотографии на стене в столовой показывают, где был ледник Фрюнден в 1902 году – белый язык льда почти доставал до хижины, нависая над ней. Еще четыре снимка, два из них – с воздуха, отслеживали постепенное отступление ледника. Теперь от него остался серо-белый огрызок, застрявший под утесом в низшей части гребня.

Остаток дня М отдыхала. Мне показалось, что она страдает от высоты, и я дала ей таблетки «Диамокс». Позже она сделала несколько звонков по каналу шифрованной связи, который мы для нее выделили. Потом вздремнула и проснулась аккурат к закату. Ярко-розовые вершины на фоне чистого неба, высокие облака на востоке – тоже розовые. М сказала, что не прочь поработать отсюда на телефоне и очень довольна. Хороший признак.

Еще один хороший признак – к вечеру у нее проснулся аппетит. Повара приготовили раклет и рёшти, подав их с салатом и хлебом. За хижиной присматривали супружеская пара средних лет и пара помощников помоложе. Они отвели М в общую спальню, другой здесь не было, то есть отдали ей все матрасное лежбище. М это насмешило. Односпальные матрацы тянулись по всей длине комнаты, на доске вдоль стены проставлены номера – двадцать спальных мест, на каждом – свое пуховое одеяло и подушка. М приняла две таблетки и пожелала всем спокойной ночи. Было 9:10 вечера.

На следующий день в хижине остались только мы и хозяева. М позавтракала в столовой, проверила почту, сделала несколько звонков по закрытой линии. Потом пила кофе на патио с видом на озеро 1200 метров внизу. «Как огромны Альпы», – сказала она Приске.

Позже попросила сходить на прогулку, мы отвели ее к началу ледника Фрюнден, шесть километров по бассейну. Подъем был не так крут, как накануне к хижине. Приска объяснила, как это получилось: вместо того, чтобы идти вверх по склону U-образной впадины, оставленной ледником, мы поднимались по склону такой же впадины, но намного меньшей. Мы на дне усыпанной камнями висячей долины, здесь она не такая обрывистая, как в том месте, где отвесно переходит в нижнюю крупную долину. Все как всегда. По мере восхождения все меньше мха, лишайников и альпийских цветов, дальше – голые камни, возможно, пару лет назад их еще покрывал ледник. Во второй половине дня мы дошли до подножия ледника, который почти полностью покрыт черным щебнем, скатившимся с гребня, и прорезан вертикальными белыми щелями вымоин, из которых проглядывал глетчерный лед. В самых глубоких трещинах лед был голубой.

«Как жалко, – прокомментировала М. – Вам приходится наблюдать умирание ледников своими глазами».

«Хорошего мало, – согласилась Приска. – Хотя, возможно, не так плохо, как в Гималаях, где талая вода – единственный водный ресурс. Но и здесь многое поменялось. Мы теряем воду, гидроэнергию. Ощущение такое, будто зло побеждает. Это как болезнь, лихорадка, только убивает она не людей, а ледники».

Но пока еще подножие ледника возвышалось над головой до пятнадцати метров. Чтобы взобраться наверх, пришлось бы лезть по боковой морене и преодолевать промежуток между мореной и льдом. Лучше уж на кошках прямо по стене, прочного мостика из камня или льда можно и не найти. Задача не для сегодняшней прогулки.

Мы спустились с М обратно к концу бассейна, только теперь увидев, каким крутым все-таки был подъем. Приятный вечер в хижине.

В 2:46 утра всех разбудил громкий треск и грохот. Мы кинулись к М, заподозрив неладное, Юрг успел достать пистолет. Из окон ничего не видно, безлунная ночь. Звук оборвался, снаружи темнота. «Лавина», – предположила Приска. «Нет, камнепад, – возразили хозяева. – Не снег, а камни». Определенно камни, слишком уж звук громкий. И все стихло через полминуты. Хижина стояла на возвышении и далеко от утеса, хозяева сказали, что здесь можно не бояться камнепада или оползня.

Большинство вернулись в постель. Юрг, Приска и я присели на пол перед комнатой М, сон улетучился. Томас с одним из хозяев пошел посмотреть и, вернувшись, сказал, что большую кучу камней навалило совсем близко – с западной стороны хижины. Мы вызвали Берн, спросили, что происходит, не напал ли кто. Потом ждали ответа из Берна насчет вероятности того, что враждебные элементы выследили М и прислали убийц.

На рассвете все вышли посмотреть: да, свежий обвал. Камни скатились по крутому склону на западе от хижины. Осыпь доехала по дну впадины почти до самой постройки. Нагромождения огромных валунов кристаллического сланца, гнейса и гранита. «Сцепка между различными породами всегда слабая», – пояснила Приска. Как всегда, самые крупные камни укатились дальше всех. Один валун размером почти с саму хижину лежал от нее всего в двадцати метрах. Своей формой он напоминал неотесанную копию нашего жилища. Если бы разогнался побольше, раздавил бы и дом, и всех, кто в нем был, в лепешку. Один лишний кувырок игрального кубика – бац! – и до свидания.

Я посовещалась с группой на «швицердюч», местном диалекте немецкого, чтобы М не могла нас подслушать. «Слишком много совпадений, – сказала я. – Мне это не нравится. Это – режим ЧП. Протокол уже запущен».

Берн меня поддержал. ЧП однозначно. Приготовиться к отбытию. План эвакуации сообщат, как только он появится. Очевидно, нас раскрыли.

Мы взвесили варианты. Если мы раскрыты, эвакуироваться вертолетом небезопасно. Можно нарваться на атаку дронов. Хижина, конечно, тоже уязвима. Берн пообещал, что план будет готов через час.