Христианское монашество появилось задолго до эпохи Юстиниана, однако именно на годы его правления приходится золотой век иночества.

Первые общины христианских отшельников образуются в IV веке в пустынях Египта, являвшегося тогда частью Империи. Позднее монашество распространилось в сирийских и малоазиатских провинциях, а затем укоренилось и на Западе. С V–VI столетий монастыри задают духовную жизнь Империи и время от времени оказывают существенное влияние на большую политику.

Изначально иноки уходили из густонаселенных местностей, покидали города и селились в пустынях и горах, отыскивая самые удаленные от цивилизации пристанища для уединенного сосредоточения на молитве и самоотверженного служения Христу.

С течением времени положение изменилось. Иноки обрели немалый духовный авторитет, появилась даже своего рода «мода на монашество». К ним приходили за советом и благословением представители всех слоев населения, включая самих императоров. Как результат появилось городское монашество, несравненно более близкое к бурной жизни общества имперских мегаполисов. Так, например, Симеон Столпник, живший в V веке и проведший в подвиге стояния на столпе почти четыре десятилетия, принимал участие в общественной и политической жизни. Император Феодосий II и императрица Пульхерия отправляли к монаху-подвижнику своих послов и советовались с ним по церковным вопросам.

Историк П. Кузенков объясняет это явление, общее и для Империи, и для Древней Руси следующим образом: «Это византийская традиция: именно с монахами советовались и князья, и все другие влиятельные люди при принятии каких-то ответственных важнейших решений, и именно монахи были той совестью нации, совестью народа, которая концентрировала в себе самые важные, сокровенные ценности, характерные для православной цивилизации… Человек, ушедший от мира, оказывается интересен миру… Мир идет за монахом в пустыню: вокруг монастырей возникают целые поселения. Монахов это часто вынуждает уходить в другое место. Так, например, Антоний Египетский переменил не одно, не два места своего подвижничества, потому что постоянно вокруг него возникали целые городки… Подвижник в полном соответствии с заповедью становится светильником для мира. И хотя он, стремясь к чистоте своего подвижничества, пытается уйти от мира, мир сам находит его и возносит на ту высоту, на которой он светит уже миру. Со временем это приводит к тому, что возникает совершенно необычный феномен – городское монашество»[235].

Известно, что при Юстиниане в Константинополе и его окрестностях существовало уже 67 монастырей. Число столичных иноков измерялось десятками тысяч.

Итак, монастырь находился уже не в нескольких днях пути от города, а в самом центре его, по соседству с дворцом и площадями, где бурлила народная жизнь с непрерывным обменом мнениями и непрекращающимися спорами. Более того, позиция монашества по тем или иным вопросам обрела в жизни имперского общества колоссальный вес, так что к нему должны были прислушиваться вельможи и сам император. Порой по особо чувствительным вопросам возникала полемика между авторитетными светочами иночества с одной стороны и патриархом или даже самим государем – с другой. Но как бы то ни было, сам факт существования независимого мнения монашеского сообщества, которое отреклось от жизненных благ ради служения Господу, оказывал оздоровляющее воздействие на всю духовную атмосферу в Империи.

Уважение и почтение, которые высшая светская власть оказывала иночеству, хорошо видны из 5-й новеллы «Гражданского кодекса Юстиниана», которая гласит: «Жизнь в монашеском подвиге является столь почтенной и настолько сближает с Богом человека, обратившегося к ней, что в состоянии стереть с него всю человеческую скверну и явить его чистым и достойным своей разумной природы, поступающим по большей части, согласно с разумом и возвысившимся над человеческими заботами».

Отношение Империи к монашеству станет самым объективным показателем, насколько совершенным является правление того или иного христианского монарха перед Богом. Монахи, «желая жития Ангельского», отказываются от всего, что им дорого в миру, и идут за Христом путем Царства Небесного, как указано в Евангелии. Император, верующий православно, осознает значение монастырей для своего царствования. Он понимает, что они задают верный ориентир, являются духовным маяком для всех подданных Империи и для него лично. Император, преследующий монастыри и монашествующих как людей бесполезных для решения сиюминутных политических задач, не верит в Царство Небесное. Такой царь не отдает себе отчета в том, что духовное сословие, усердно молящееся за него самого и его царство в этом мире, будет и в вечности его самыми верными защитниками.

Монахи – Христово воинство. Православный царь, если он мыслит себя слугой Божиим, всегда опирается в своих мыслях и действиях на этих воинов.

Восшествию Ираклия на престол предшествовал глубочайший кризис. Империя управлялась из рук вон плохо, на троне сидел свирепый узурпатор Фока, наводивший ужас на собственных подданных, но бессильный в борьбе с внешними врагами. Персия выказала столь значительное военное могущество, что в начале правления Ираклий, спасая свою державу от разгрома, должен был признать вассальную зависимость от персидских правителей.

Такая ситуация продлилось недолго, но она весьма наглядно иллюстрирует, в каком положении оказалась Империя. С севера ей угрожал иной, не менее опасный враг – многочисленные племена славян и аваров, а позднее и древних болгар. Сначала они вторгались в ее пределы с целью грабежа, но затем поняли, что самая ценная добыча – не золото Империи, а ее земли. Остановить их натиск было невозможно: славянские массы хлынули на Балканы, заселили имперские провинции и даже вышли к островам Эгейского моря.

В 626 году Константинополь едва не пал под натиском аварско-славянского войска, выдержав страшную осаду, но все же отбился от неприятеля на пределе сил.

Одновременно воевать с персами на восточном фронте и аварско-славянским союзом на северном Империя не могла. Ираклий какое-то время откупался от славян золотом, но затем коренным образом изменил свою политику по отношению к ним. Он стал передавать славянам опустевшие области Империи (в частности в малоазийской провинции Вифиния) на условиях военной службы, как это ранее делал Феодосий Великий с готами. Славяне влили свежую кровь в вооруженные силы Империи, превратившись из ее врага в ее ценный ресурс. Авары, лишившись поддержки славян, ослабели и впредь были уже не столь грозным противником.

ИРАКЛИЙ I

(610–641 гг.)