– Куда и когда им прибыть?

– Значит, так, записывай. Морг около Донского монастыря. Бокс…

Позвонила дочь, Катька, безобманная его отрада. Услада сердца стариковского.

Ее родила ему одна зечка, там, на зоне. Далеко-далеко на востоке, там, где холодный рассвет лишь освещает, но не согревает холодные волны.

Мать невдолге после родов покончила с собой, так, видимо, и не сумев ничем согреться на сверкающем беспощадном северо-востоке планеты.

А Катьку он вывез в Европу, как свое неразменное сокровище и как последнюю память о громадной жизни, исчезнувшей там, над Северным Ледовитым.

– Пап, я тут познакомилась с Озерковым, – начала Катрин как бы ни о чем, а на самом деле просто для разведки, в каком настроении ее папуля. Папулечка. Фатер-патер, отец и громовержец в одном лице.

– Ты, конечно, знаешь, есть такой Озерков – самый главный по ракетам. Ну, я, конечно, не с самим этим познакомилась, сам понимаешь, на фиг мне такой и сдался, а с его сыном.

– Говори короче, – прервал ее отец, который в другое время был не против потрепаться с дочерью, но сейчас хотел сосредоточиться.

– Он меня уже к своим родителям на дачу приглашает.

– Он что же, не женат?

– Ну я же тебе сказала, па, я тебе потом о нем расскажу. Ну какой ты, вот. Тут беспредельщина, а ты… тьфу, хотела сказать безобразие. А так же, уважаемый шеф, полная утрата контроля с вашей стороны.

– У меня никакой утраты контроля не бывает. Бывает, что глупенькие девочки, которым, кстати говоря, давно пора лежать в своих, я подчеркиваю, в своих постельках, а не шастать по ночным джунглям…

– Он, конечно, женатик, не буду тебя обманывать, па. Но ведь он уже пригласил меня на дачу, что и симптоматично. Да я за него и не собираюсь.

– Я смотрю, ты здорово возбуждена и совсем меня не слушаешь.

– Ты сам мне говорил, чтобы я, по возможности, бывала в приличном обществе. А уж куда приличней? В такой поселок меня везут. Даже и тебе, думаю, было бы не зазорно дачку там поиметь.

Круглый рукой, свободной от телефона, достал из бокового кармана пиджака платок и вытер пот с лица.

Почему она под утро едет с женатым сыном ракетчика пусть даже и в очень хороший дачный поселок, и как это связано с какой-то беспредельщиной. Этого он вот так сразу уразуметь не умел. Не врубался.

– Теперь слушай, отец. Твои здесь творят, что хотят. Прикажи, и я сама наведу порядок. Меня тут поддержат.

– Что творят?

– То баксы не принимают, то их отбирают. То их крутят на какой-то машинке и какие-то узоры на них ищут. У тебя что тут, приличное заведение или притон для наперсточников?

Круглый взглянул на часы. Все ясно. План уже вступил в действие. Сегодня утром он распространится на весь город. А вчера вечером или, точнее говоря, сегодня ночью перед закрытием ресторана начали, наверное, прихватывать отдельных клиентов. Для разминки персонала. Разминки капитанов и адмиралов. А также всего боцманского состава.

Ох, как тоскливо отозвалось сердце Круглого на это известие. Планировать и обещать – это одно. Но вот оно и началось, и еще до уточнений дочери ясно, что началось как-то погано и как-то далеко не так гладко, как об этом верещал гнилой штатник. Да куда ж от него денешься теперь?

Скрипнул Круглый зубами и выслушал молча, что и с чего там у них началось. А Катрин, девочка, вкратце ему кое-какие сценки набросала. Из эпизодов, случившихся с санитаром Петей и медсестрой Жанной, и с ней самой, в обществе Руслана, Харта и Платона. Который почему-то называл себя Арчибальдом. Наверное, от восторга перед силой настоящих чувств.

Рассказала, нарочито смазывая картину в тех ее точках, в которых действовала она сама.

– Тут с тобой один мэн хочет поговорить.

– Ага. Этак поболтать с Круглым под утро, с хорошего бодуна.

– Нет. Тут другое дело. Он знает, где этот парень с миллионом. Рашпиль.

– Да? Он у нас в руках?

– Похоже, что так.

– Что значит – похоже? Он задержан? Его допросили?

– И задержан, и допросили. Но мне кажется, что дело не в этом.

– А в чем?

– У меня такое впечатление, папа, что он был не против, чтобы его задержали и допросили. А если бы захотел, то всех бы одной табуреткой успокоил.

– Спецназовец?

– Не знаю. Задумчивый какой-то. Как будто бы что-то все время вычисляет. Не было бы хуже, па. Так что, может быть, ты с ним поговоришь?

– Ладно. Все. Кончай трепаться. Я сейчас говорить с ним не готов. И спешить мне некуда. Так что пусть он потихоньку дальше там раскалывается, а минут через сорок пять можете его со мной соединить. За тобой машину с ребятами зарядить, когда за город рванешь?

– Ну ладно, пап. Ты чего? Разберусь по обстановке.

Алекс тоже, пожалуй, не был готов начинать разговор прямо сейчас и немедленно. Как только он, вслед за пареньком, протиснулся в приоткрытую парадно застекленную дверь, так на нем, разумеется, и повисли. Но он, как и доложила потом своему отцу Катрин, сопротивлялся и вправду как-то механически. Без души. Повел плечами, чтобы сбросить ребят, но они, конечно, только крепче повисли.

Ну, он и совсем далее почти не брыкался. И когда поволокли наискось через холл и зал к эстраде, на которой вороном Эдгара По возвышался концертный рояль с незакрытой крышкой. И в дальнейшем, когда его культурно, с помощью стальных браслетов и цепей подсоединили к одной из ножек рояля.

Разумеется, он с самого начала рассчитывал, что вторжение в этот кабак в столь неурочный час, может как-то помочь ему выйти на самого Круглого. Но столь полным, глубоко о чем-то задумавшимся непротивленцем он оказался не только ради возможности поговорить с батькой Круглым.

Алекс понимал, что времени у него, если говорить начистоту, никакого не осталось. И что единственный шанс догнать события, здесь и теперь, то есть буквально вот тут, где он сейчас находится, вспомнить и понять что-то важное, определяющее, как о себе, так и о своих друзьях.

Поэтому-то он и не шибко брыкался, когда его тащили через пустой ресторан, и потом, когда затеяли эту хренотень с приковыванием к ножке рояля. Тяжких телесных повреждений ему наносить пока, вроде, не собирались. А с остальным можно было пока примириться, не отвлекаясь и не тратя времени на него.

Важнее было понять, кто по-настоящему поддержал тогда Валентину, много лет назад, когда она только что появилась в Москве. Марло, если бы даже и очень захотел, один сделать бы ничего не смог.

Квартира и карт-бланш в журналистской карьере. А кто же у нее еще мог быть? Допустим, какой-нибудь богатый и влиятельный старичок, который требовал внимания один-два раза в месяц. А Марло, как мужчина во цвете лет, играл бы тогда роль сильного любовника, веселого ухажера, не претендующего ни на что серьезное.