– Если оформить больничный, то, кажется,ничего, – заметила она не слишком уверенно. – Хочешь, позвоним твоеймаме? Тебя не было всю ночь. Она, наверное, волнуется.

– Нет, – сказал Меф. – Не надо пока.

– Как не надо? Почему?

– На телефоне неотвеченные есть?

Неотвеченных не оказалось.

– Вот видишь, – насмешливо сказалМеф. – Значит, она не вспомнила, что меня нет. Решила, что я на ночномвыпасе в «Пельмене». У нас всё наоборот. Чаще я за нее волнуюсь, чем она заменя.

– Ты? – переспросила Даф, удивленная, какв этой подкорректированной реальности изменились отношения Мефа и Зозо.

– Ага. Я. Вечно она как маленькая! Я своейродной матери почти что отец. Опекающее такое начало, – заявил Меф.

Даф уловила самцовское самодовольство и забилатревогу.

– А ты бы какую мать хотел? Домохозяйку?Ботинки на сына наденет и супиком нос оботрет? Или директора цеха попроизводству кладбищенских оградок? Четыре номера телефона на визитке и однаслужебная лопата с пропеллером?

– Ну не зна-аю… – протянул Меф.

– А тут и знать не надо, – твердоотрезала Даф. – Родителей нужно любить по умолчанию. И уважать.

– Что, всяких? Даже если отец, допустим, подмусоркой лежит, а мать ему из контейнера бутылки пустые перебрасывает? –проговорил Меф, ощущая острую несправедливость сказанного. В конце концов, кего матери этот никак не относилось. Да и к отцу.

– Таких, возможно, любить надо дажебольше, – уверенно подтвердила Даф.

Меф озадачился, но всё же чувствовалось, чтоон принял это к сведению. Даф давно заметила, что он может усваивать новуюинформацию только так: через короткое отторжение, затем осторожно и недоверчивоприглядываясь, а дальше уже как получится. Было похоже, что Меф вначале озиралнекую истину умом, а потом только прикасался к ней сердцем.

– Слушай, – сказал внезапноБуслаев. – В тебе черта интересная есть. Я ее еще в «Пельмене» заметил. Тыспокойная, но вместе с тем… э-э… не тормознутая.

Даф улыбнулась.

– Спасибо! – произнесла она просто.

Она еще в Эдеме обнаружила, что искренниекомплименты чаще всего выглядят неуклюжими. Скорее даже так: неуклюжестьявляется верным признаком того, что комплимент настоящий и сказан именно отсердца, а не от другого какого-нибудь органа.

– Как тебе удается быть такой спокойной? Этосложно? – спросил Меф.

– Да нет, не особенно. Просто я себе стараюсьне врать. До конца выговариваю все истинные причины, которые заставляют меняиспытывать то или иное чувство.

Меф привстал и подложил себе под спинуподушку, аккуратно подтянув ногу.

– Ничего не понимаю. Что еще за истинныепричины?

– Ну, допустим, прежде чем заорать, я скажусебе: «Мне хочется орать, потому что я только что пришла, устала, проголодаласьи мне хочется на ком-нибудь сорваться. Съесть кусок хлеба и выпить стакан чаю ядогадаться не могу, так как отлично знаю, что тогда мне кричать расхочется».

– И что, всегда помогает?

– Чаще всего.

– А я вот редко подумать успеваю. Мама мневсегда говорила в детстве: «Считай до десяти!» Только все равно срывался. Аесли тебя обидят?

– Тогда я думаю: «Меня обидели! Меня, самуюлучшую в мире, которая никому не сделала ни одной гадости, ни разу не сказаланичего лишнего, ни разу не подумала ни о ком плохо! Да за мои дела меня надобыло еще и ломом ударить!»

Окно распахнулось и заглянула Улита. За неймедведем вытаптывал траву Чимоданов.

– Прошу прощения, что прерывающебетание! – сообщила ведьма. – Только что меня вызвали сразу двое!Арей и Эссиорх! Оба с интервалом в полторы секунды. Ты веришь в совпадения? Я –нет.

* * *

Мефа оставили под присмотром Мошкина.Опасаясь, чтобы Евгеша не ляпнул чего-нибудь лишнего, из прежней жизни, Дафнаподнесла к губам флейту. Теперь, едва Мошкин затрагивал любую опасную тему, оннезаметно переходил на разговор о птичках.

– А помнишь, как мы с тобой… – сентиментальноначинал он. – А вот, к примеру, канарейка (вздох – грустный взгляд –попытка выразить невыразимое)… Хотя есть, конечно, и попугайчик (еще одинвздох)!

Ната успела уже куда-то улизнуть, поэтому назов Арея и Эссиорха явились только Улита, Дафна и Чимоданов. Раненую волчицуони взяли с собой. Опасаясь, что она бросится на Арея и будет убита, Дафсделала из простыни нечто напоминающее поводок.

Первой завершив телепортацию, Улита синтересом огляделась. Они стояли рядом с одиноким экскаватором, который, сильнонакренившись, притулился на куче рыхлой земли. Вниз уходил пологий склоннедавно начатого фундамента, на дне которого образовалось дождевое озерцо. Дляоживления картины туда хотелось пустить уток. Вокруг тянулся бетонный забор,огораживающий довольно большую площадку и – нигде ни души.

– Эссиорх! Ау! – крикнула Улита. –Мы так не договаривались, чтобы от меня прятаться! А если я мама-птичка? Если ячервячка принесла?

Ее голос разнесся по бетонномучетырехугольнику строительной площадки и вновь вернулся к ней. Петруччо почесаллоб рукоятью боевого топора. Рукоять он уже ухитрился где-то выпачкать. На лбуостался косой длинный след.

– Все слиняли! – сказал он.

– Как это слиняли? Если бы слиняли – мы бысюда не перенеслись! – не согласилась Улита.

Чимоданов запрыгнул на гусеницу экскаватора изаглянул в кабину. Увидел кучу рычагов. Позади сидения на газете стояликирзовые сапоги с присохшей глиной. Тут же помещался и большой музыкальныйцентр с динамиками, жизнерадостно устремленными вверх. В настоящий моментдинамики безмолвствовали. По свойственному Петруччо беспокойству ручек, онпопытался проникнуть в кабину, однако на окна, лишенные стекол, была наваренарешетка.

– Свинство! – пожаловалсяЧимоданов. – Они мешают мне ознакомиться с устройством экскаватора!

Громыхая коленями по металлу, он перелез черезкрышу и завопил уже с другой стороны:

– Нет, вы это видели? А где электроннаяпикалка с брелочком? Запереть экскаватор на висячий замок да еще и кольцовокруг наварить, чтобы ломик нельзя было подвести!

– Знают, с кем имеют дело, – сказалаУлита.

Даф осторожно обходила площадку, держа флейтуу губ. С краю, ближе к единственным железным воротам, стоял строительныйвагончик с закопченной трубой и гордой надписью «Стопов нет!»