– О, только не это…

Клюв молча вытянулся из кармана куртки. Фурия не могла припомнить, чтобы из-за чего-то она напрочь теряла дар речи.

Рваные страницы – следы преднамеренного надругательства над книгой, которая была растерзана на куски, разбросанные вокруг кресла. Переплёт, наружной стороной вверх, валялся среди выдранных страниц, а из одной из сторонок свесилась вялая серая шея-шланг. Клюв на её конце был полуоткрыт, словно в свой последний час он испустил душераздирающий крик. Фурия осторожно притронулась к нему и тотчас же поняла, что книга мертва. Она бережно подняла переплёт и закрыла его, положив на кресло, – внутри он был пуст, на нём висели лишь узкие обрывки бумаги. Неподвижную шею Фурия аккуратно уложила полукругом поверх обложки.

Кэт подошла и с отвращением скривила лицо:

– Кто это сделал?

Петушиная книга Фурии зашевелилась. Фурия вынула её из кармана куртки и положила рядом с пустым томом в кресло. Книга склонила свой клюв к соплеменнице, пару раз робко поддев её, после чего испустила тихий вздох и втянула шею обратно, в красную обложку. Фурия взяла опять книгу в руки.

– Такое мог учинить только плохой человек, – сказало издание.

Фурия встревожилась: её сердечная книга на этот раз не разразилась обычным приступом ярости, хотя клокочущей в ней гнев переполнял её.

– В Либрополисе меня заставляли уничтожать другие петушиные книги. Но это… – книга опять замолкла, с трудом сдерживая себя, – это просто варварство! Кто-то выдирал ей страницы по одной. Книга, должно быть, перенесла ужасные муки.

Никаких ругательств, никакого беспорядочного галдения. Лишь одна озадаченность, всё более и более передававшаяся Фурии. Она, будучи библиоманткой, сильно переживала случившееся здесь, и её связь с сердечной книгой делала это ощущение ещё ярче. Фурия разделяла и её гнев, и даже оторопь.

Кэт подняла одну страницу и стала рассматривать:

– А можно её, ну не знаю, вклеить?

Клюв дёрнулся в её направлении, вырвал листок у неё из рук и бросил его на пол к остальным.

– Вклеить? Можно ли склеить твоё сердце после того, как туда вонзится лезвие? Или, допустим, твои воробьиные мозги, если тебя долбанули по бестолковой башке? – Этот монолог уже больше напоминал речь знакомой им петушиной книги.

Кэт хотела что-то ответить, но Фурия взглядом заставила её смолкнуть.

– Нам надо выяснить, где мы находимся.

– Они давно уже были бы здесь, верно? – спросила Кэт. – Я имею в виду, если бы у Рашели была собственная книга для прыжка.

– Наверное…

Фурия сунула петушиную книгу обратно в карман кожаной куртки, но она снова выставила шею на волю. Девушка поспешила к шторам и отдёрнула одну из них в сторону. Дневной свет ослепил её.

За материей скрывалась стеклянная дверь, ведущая наружу. Слегка прищурившись, Фурия разглядела террасу с каменными перилами, просторную и массивную. Здание находилось на горе, и по ту сторону балюстрады на некотором расстоянии она увидела мягкие изгибы холмов и обрывистые стены скал. Вид показался ей знакомым, но в первый момент она не сообразила, что же он ей напомнил. Ясно одно: сама она здесь ещё не бывала.

– Это, видимо, дом Химмелей, – предположила она. – То есть имение семейства Химмель.

– Самое лучшее – спалить всё, – предложила Кэт.

– Со всеми книгами внутри? Едва ли. Мы уже и так нанесли порядочный урон Мардуковой библиотеке, и чего ради? Портить книги! Больше я в эти игры не играю и уж тем более не подумаю их сжигать. Даже если захочу насолить Академии.

Кэт буркнула какую-то грубость в адрес библиомантов и их тонкой душевной организации, а потом со вздохом подошла к Фурии. Петушиная книга возмущённо пригрозила вцепиться Кэт в пальцы, после чего заворчала себе что-то под нос.

– Да прекратите же! – велела Фурия. – Обе.

Она посильнее нажала на чеканную ручку двери. Шарниры заело, наверное от ржавчины, но всё же стеклянная дверь поддалась. Прохладным воздухом повеяло им в лицо, страницы на полу с шелестом зашевелились.

– Не лучше ли подыскать книгу, с которой мы отсюда сможем убраться? – спросила Кэт. – Такую, экземпляр которой есть в резиденции?

– Сейчас. – Фурия сделала шаг наружу, испытующе глянула налево и направо, а потом пошла дальше.

Немного поколебавшись, Кэт последовала за ней.

Терраса, растянувшаяся вдоль всего фасада, была неширокой, не более пяти шагов. Нигде не было видно ни души.

– Можешь последить за окнами? – попросила Фурия Кэт.

– Конечно. Если там, наверху, объявятся библиоманты, я всех их перебью моим плохим настроением.

Перед имением, расположенным на холме, раскинулась широкая долина, по которой протекала река. На некоторых холмах напротив имения, ровными рядами росли виноградные лозы, другие – были покрыты лесом. На большом расстоянии от дома, на горе, рядом с излучиной реки, расположилась деревенька.

Фурия по грубым каменным плитам подошла к балюстраде. Хищная птица сорвалась с кроны дерева в долину и заставила Фурию перевести взгляд на крутой склон под имением. Там, на узких ступеньках террасы, был разбит густо заросший сад.

Облокотившись на широкие перила и снова вглядываясь в откосы гор, она вдруг поняла, где уже видела эту панораму. Ей не доводилось ни бывать здесь, ни видеть снимков этой местности. Но она вспомнила романтическое полотно, изображавшее тот же вид, словно художник с мольбертом и кистью стоял на этой самой террасе. Висело оно в тайной комнате Зибенштерна, на вилле Анжелосанто, где он намеревался завершить последнюю пустую книгу. Это было воспоминание о его прежней родине, о детстве, проведённом здесь, задолго до того, как он создал мир библиомантики.

– Дом Розенкрейцев, – с усилием прошептала она. – Отсюда Северин писал мне письма ещё до того, как сделался Зибенштерном.

– В чём дело? – спросила Кэт.

– Раньше это был дом моей семьи. Ещё до побега в Англию, где мои предки были вынуждены принять другую фамилию.

Облокотившись на балюстраду, Фурия повернулась и посмотрела наверх, на красивый фасад. На три этажа вверх над ней возвышался замок, покоясь над водами первозданного потока, сравнимого с великим Рейном. Словно мрачное чудовище на фоне мчащихся туч, возвышалась стена замка с полуразрушенной кладкой, глазницами тёмных окон и островерхими фронтонами, похожими на колпаки палачей.

– Химмели не только убили моих предков, но и присвоили себе наш дом!

Внезапно её охватила такая ярость, какой она в себе даже и не подозревала. С тех пор минуло почти сто восемьдесят лет, и всё же в этот момент ей казалось, что она видела собственными глазами, как семейства Химмель, Лоэнмут и Кантос решили стереть Розенкрейцев с лица земли. Вот это – наследие мужчин и женщин, которых тогда уничтожили. Но истребить семью Фурии им показалось недостаточным, Химмели присвоили всё, что ей принадлежало, вытравив имя Розенкрейцев из свидетельств о собственности и кадастровых книг.