– Всего несколько часов назад. И прогнали старую баронессу. Они хотят сами встать во главе рода Химмель и сидеть в Совете Академии. – Теперь в её глазах заблестели слёзы. – С ума сошли! Они злые.

Фурия нежно потрепала девочку по щеке.

– И мы должны тебе помочь убежать отсюда?

– А вы можете? Куда-нибудь в безопасное место? Может, к вам домой?

– Ни за что! – отрезала Кэт непреклонно.

Фурия добавила несколько мягче:

– В настоящий момент это несколько затруднительно.

Теперь девочка уже откровенно всхлипывала:

– Везде лучше, чем здесь… Химмели – ужасные люди! Жестокие и подлые. Я должна была постоянно делать то, что они мне приказывали. Но самое ужасное – это Рашель и её братец.

Пригнувшись к Фурии, Кэт приглушила голос:

– Они в любую минуту могут здесь объявиться. Нам пора сматываться, если здесь всё равно ничего нельзя подпалить.

Петушиная книга зашипела, словно черепаха:

– Никакого огня, пока я рядом!

– Никто ничего жечь не собирается, – заверила Фурия книгу.

– Да-да.

Кэт даже и не скрывала своего разочарования. Сама мысль о том, чтобы спалить владения Химмелей дотла, очевидно, ей очень импонировала. Финниану она тоже понравилась бы.

– Возьмите меня с собой, пожалуйста! – взмолилась девочка, хныкая. – Я не хочу здесь оставаться.

– Во всяком случае, здесь мы тебя не оставим, – согласилась Фурия.

Кэт прошла мимо девочки и выглянула в холл.

– Ну? – спросила Фурия.

– Никого.

– Вы должны мне верить, – сказало дитя. – Фейт и Рашель сегодня с утра отправили всех слуг по домам. Всех, кроме меня. Даже патрули на въезде разошлись. Оба хотели без помех избавиться от барона и бабушки… – Она скривила лицо и потёрла себе глаза. – А мне пришлось на всё это любоваться. Это было так ужасно!

– А я вот не верю, – буркнула Кэт себе под нос и отбросила свою чёрную чёлку с глаз. – Мы в доме Химмелей, ни души, никакой охраны… и мы ничего не предпринимаем. Просто ничего. – Потом она вдруг резко посмотрела на Фурию: – Ни слова Финниану! Он скажет, что мы сбрендили.

Фурия кивнула и опять обратилась к малышке:

– А что именно тебе приходилось для них делать?

Уголки рта девочки дрогнули. Вероятно, она опять собиралась плакать.

– Мне приходилось читать вслух, – сказала она с сильным всхлипыванием. – Я была чтицей баронессы.

Бешеный водоворот фиолетовых искр бушевал вокруг Изиды и Дункана, из бесконечной пустоты переместившихся в мир темноты и сумрака. Портал, созданный для них Дунканом, оставался открыт всего несколько секунд, после чего оба библиоманта оказались в тёмном коридоре. Портал растворился. Лишь горстка лилового пепла просыпалась в том месте, где за миг до того зиял переход между убежищами.

По обеим сторонам коридора стальные двери с крошечными глазка́ми вели в крошечные камеры. Они все стояли нараспашку, а камеры были пустыми. Ни души. Остатки свечения Дункан стряхнул с себя, словно хлебные крошки с бороды.

– Как долго я желал просто вычеркнуть это место из памяти.

– Я здесь никогда не бывала, – прошептала Изида, стараясь забыть о соблазне, исходящем от Абсолоновой книги. – Похоже, я немного упустила.

Значит, вот оно, Монте-Кристо – карцер Адамантовой Академии. Одно из глубинных убежищ, вдали от библиомантических центров вроде Либрополиса и Уники. Крепость забвения. В рядах гвардейцев поговаривали, что Монте-Кристо высасывает жизнь не только узников, но и тех, кто их здесь сторожит.

Дункан предупреждал Изиду: не исключено, что с первых же шагов им придётся сражаться за жизнь, потому что во время приземления они могут угодить прямо в компанию гвардейцев. Но в крепости оказалось пусто, словно здесь уже долгие годы никого не было.

Они молча переходили от камеры к камере, бросая в каждую оценивающий взгляд. Монте-Кристо не было и ста лет, а выглядело это убежище как тюрьма позднего Средневековья. Стены из грубых каменных блоков были сложены с помощью зернистого строительного раствора. Камеры оснащены железными кольцами и цепями. К достоинствам постройки относилось проведённое сюда электричество: из зарешечённых лампочек под потолком лился свет.

Чуть ли не все убежища, учреждённые по указу Адамантовой Академии, производили впечатление исторических декораций. «Прикажи кузнецу из какого-нибудь убежища возвести тюрьму, – думала Изида, – и можешь быть уверен: в результате получится что-нибудь вроде этого – коллаж, который он соберёт из книг».

– И почему нельзя было для разнообразия прыгнуть в какое-нибудь более приятное убежище? – досадовала она, пока они шли в противоположный конец коридора. – В убежище рисовальщиков виньеток, например… Или вообще в какое-нибудь артистическое убежище – «Ла Скала», «Панорамика», «Бал цветов»?.. Почему всё время должна быть такая гадость?

– Ты же помешана на спасении мира – в каком же ещё углу спасать мир, если не там, где он болен?

Она подавила улыбку. Напускной оптимизм Дункана, если он, конечно, не был удачной маскировкой его сарказма, способствовал тому, что она с новыми силами и даже надеждой приступила к работе. Фурия, Финниан и компания – подростки с лёгкой склонностью к переоценке своих возможностей и к слепому идеализму – не обладали и половиной того опыта, который они себе приписывали. Дункан же, напротив, был в том возрасте, когда границы своих возможностей он давно понял, а потому пребывал в гармонии как с собой, так и с окружающим миром.

А она сама? Границы были чем-то, что она сама себе добровольно очертила, чтобы перед лицом собственного потенциала не потерять рассудок. Она испытывала страх перед тем, что из неё получилось, и казалась самой себе слепцом, играющим с порохом и взрывчаткой. Может, Абсолоновы строки укажут ей путь?

Правой рукой сжимая сердечную книгу, Дункан указал на одну из камер в конце прохода:

– Вот она. Он сидел здесь, когда я видел его в последний раз.

Подойдя ближе, они обнаружили, что и здесь дверь распахнута настежь. Оказавшись перед пустой камерой, Дункан процедил проклятие. План как можно скорее освободить Дамаскана рассыпался в прах.

– Значит ли это, что ты ещё раз наведался сюда, после того, как вы его доставили в Монте-Кристо?

– Да, один раз. Примерно год спустя.

– Что же тебе от него понадобилось?

Он замешкался… Заминка длилась слишком долго.

– Я… допрашивал его.

Она ждала, что он продолжит рассказ, но он замолк, и она отнеслась к этому с уважением. В её собственной жизни накопилось достаточно фактов, которые она охотно обошла бы молчанием, поэтому не упрекала в этом других.