– Я не виновата! Мне… мне даже не удалось связаться с духом моей матушки. – Голова Роуз вновь поникла, и она закрыла лицо руками, охваченная мучительным страхом и замешательством.

Из музыкальной гостиной вновь донеслось великолепное сопрано певицы, и Эмили заметила, что они остались в зале почти одни, не считая дюжины джентльменов в дальнем конце, возле выхода в коридор, которые продолжали что-то сосредоточенно обсуждать.

– Идемте, – решительно сказала она. – Вам лучше сполоснуть лицо холодной водой и выпить горячего чаю в столовой, а потом мы вернемся в гостиную к остальным. Дадим им понять, что мы обсуждаем проведение приема в саду или в загородном особняке. Но лучше держаться одной версии. К примеру, пусть это будет праздничный прием… со сбором денег на благотворительность. Пошли!

Роуз медленно поднялась со стула, расправила плечи и послушно отправилась вместе с Эмили.

Питт и Телман вернулись в особнячок на Саутгемптон-роу. У Томаса росла уверенность в том, что за ним постоянно следят – и когда он проходил по Кеппел-стрит, уходя из дома, и когда возвращался обратно, – хотя он никогда никого не встречал на пути, кроме почтальона и молочника, который обычно торчал со своей тележкой на углу переулка, ведущего к Монтегю-плейс, и продавал желающим молочные продукты.

Томас получил два коротких письма от Шарлотты, сообщавших, что у них всё в порядке. Родные очень скучали по нему, не считая того, что прекрасно отдыхали. Обратный адрес на письмах не значился. Питт отвечал жене сразу, но из осторожности опускал письма в почтовый ящик подальше от Кеппел-стрит, где новый любопытный почтальон не мог их увидеть.

Этим жарким летним утром особняк на Саутгемптон-роу выглядел совершенно безмятежно, даже идиллически мирно. По улице, как обычно, сновали насвистывающие рассыльные, спеша доставить какие-то послания, заказанные бакалейные продукты, рыбу или домашнюю птицу и прочие товары. Один из них отвесил игривый комплимент горничной, согнавшей с крыльца уличного кота, и она, усмехнувшись, громогласно отругала его:

– Давай катись отсюда по своим глупым делишкам! Только и можешь, что цветочки доставлять!

– Шикарные фиалки! – выкрикнул в ответ рассыльный, взмахнув рукой.

В самом доме царила более мрачная атмосфера. Полузадернутые шторы, как положено, напоминали о смерти, но, с другой стороны, так поступали и в обычной жизни, просто для защиты комнат от слишком яркого света или для создания более интимной обстановки.

В салоне, где умерла Мод Ламонт, абсолютно ничего не изменилось. Лина Форрест встретила полицейских вполне вежливо, хотя по-прежнему выглядела усталой и еще более напряженной. Возможно, она наконец осознала реальность кончины Мод и скорую необходимость поиска новой работы. Должно быть, нелегко было жить одной в доме, где всего неделю тому назад убили женщину, которую она знала и видела ежедневно в самых интимных ситуациях. Похоже, Лина обладала отменной стойкостью духа, раз ей удалось все же сохранить самообладание. Ей и прежде, несомненно, не раз приходилось сталкиваться со смертью, а служба у мисс Ламонт еще не означала сама по себе какой-то личной симпатии к хозяйке. Мод могла быть жестокой, излишне требовательной, ворчливой или высокомерной. Некоторые особы полагали, что служанки должны быть готовы к их услугам в любой час дня или ночи, когда бы им ни вздумалось вызвать их, будь то пустяковое поручение или настоящая необходимость.

– Доброе утро, мисс Форрест, – учтиво произнес Питт.

– Доброе утро, сэр, – ответила Лина. – Могу ли я еще чем-то помочь вам? – Она мельком глянула и на Телмана.

Оба полицейских уже были в салоне, и каждый из них с тревогой осознавал, что здесь произошло, возможно, задаваясь вопросом о причинах убийства. Томас много думал об этом и уже по дороге коротко обсудил разные версии с напарником.

– Садитесь, пожалуйста, – предложил он служанке, после чего они с Сэмюэлем тоже опустились в кресла.

– Мисс Форрест, – начал Питт, убедившись, что женщина смотрит на него с неизменным вниманием, – учитывая, что входная дверь была закрыта, французские окна, – он взглянул на них, – прикрыты, но не заперты, и оставался единственный выход из сада на Космо-плейс через садовую дверь, запертую, но не закрытую на засов, следует неизбежное заключение, что мисс Ламонт убил один из клиентов, пришедших в дом на этот, последний сеанс. Единственной альтернативой мог быть их общий сговор, хотя это практически невероятно.

Служанка молча кивнула в знак согласия. На лице ее не отразилось ни тени удивления. Вероятно, она уже сама сделала такие же выводы. Целую неделю Лина могла думать об этом, и подобные размышления, должно быть, вытеснили из ее головы любые другие мысли.

– Не появилось ли у вас новых предположений насчет того, почему кто-то мог затаить злобу на мисс Ламонт?

Женщина по-прежнему молчала, похоже, сомневаясь, стоит ли ей что-то сказать. Ее явно охватила какая-то тайная тревога.

– Прошу вас, мисс Форрест, – ободрил ее Томас, – ваша хозяйка имела возможность легко выяснить самые опасные и сокровенные тайны, открытие которых погубило бы репутацию людей, какие-то постыдные поступки, прошлые грехи или незабываемые мучительные трагедии.

Питт заметил глубокое сострадание, промелькнувшее по лицу Лины, словно та на мгновение представила страдания и ужасные подробности воспоминаний таких несчастных. Возможно, раньше она служила у других господ, переживших горе – например, смерть детей – или страдавших от несчастных браков или романов. Зачастую дамы не осознают, как хорошо бывают осведомлены их камеристки и как много они знают о самых интимных сторонах хозяйской жизни. Некоторые женщины симпатизировали служанкам, как молчаливым наперсницам, но других ужасало, что кто-то мог проявить особую догадливость, видя самые интимные моменты их жизни. Подобно тому, как невозможно сохранить ореол героя в глазах своего лакея, ни одна тайна госпожи не останется неведомой ее горничной.

– Верно, – еле слышно подтвердила Лина. – Мало секретов останется скрытыми для хорошего медиума, а ее считали очень хорошей.

Питт пристально посмотрел на мисс Форрест, пытаясь прочесть по ее глазам и лицу, не скрываются ли за этими общими словами более важные знания. Мод Ламонт вряд ли могла скрыть от своей служанки каких-то постоянных сообщников, помогавших устраивать фальшивые спиритические представления или добывать личные сведения о предполагаемых клиентах. А если у нее был любовник, то он тоже мог выдать себя раньше или позже, пусть даже реакцией на его появление самой Мод. Преданность ли побуждает Лину Форрест хранить хозяйские секреты или чувство самосохранения – ведь если она выдаст их, кто согласится в будущем взять ее на работу, открывающую доступ к семейным тайнам? Поэтому ей следует быть крайне осторожной. Мод не успела дать положительных рекомендаций ни ее навыкам, ни личным качествам, к тому же последним местом ее работы стал дом, где произошло убийство. А внешне Лина выглядела если не ужасно, то при самом благожелательном взгляде исключительно невзрачно.