хотелось лезть на стену, да что там — выпрыгнуть из собственной шкуры! Но выхода не было. Он не мог даже ничего ударить, чтобы хоть как-то сбросить эту энергию. И тогда казалось, что собственный мозг орет и пытается проскрести сквозь череп.

Джейс не заметил, как в привычку вошло немного раскачиваться корпусом в такие минуты. И он все так же не мог избавиться от ощущения липкой и горячей крови на руках — он часто либо мыл их, либо неосознанно потирал. Он все еще был там, на усеянной трупами базе, с умирающей любимой женщиной в объятьях. Казалось, ему никогда оттуда не выбраться.

Через неделю корабль приземлился на Сиволе. Его вели вслед за каталкой с криокамерой через отдельные переходы в ВИП-зону, где уже ждала команда скорой и Дон Алехандро со свитой. Криокамеру передали специалистам и те повезли ее на погрузку во флайер скорой. Почти не отводивший глаз от безжизненного тела дочери отец бросил беглый взгляд в сторону ее раба. Дон Алехандро, несомненно, был мужчиной сильным по характеру, именно поэтому черное горе на его лице казалось еще более жутким. Он что-то коротко бросил своим людям, и у Джейса сразу же забрали все вещи, а ему самому завели руки за спину и так и провели в один из черных флайеров кортежа конгрессмена. Сам Дон Алехандро не удостоил его больше ни единым взглядом.

Никто ничего ему не объяснял, а Джейс не смел задавать вопросы или оказывать сопротивление. За последний год он никогда так остро не ощущал собственное низкое положение как теперь, но сейчас бунт в душе не теплился. Все, что выпадало на его долю, начиная болью от ран и заканчивая унижением, он заслужил. В этом Джейс твердо был уверен, а потому терпел все безропотно, иногда даже словно глядя на себя со стороны и злорадствуя.

Роскошный дом, больше похожий на дворец и окруженный зеленым парком, куда они приехали, несомненно был резиденцией конгрессмена. После того, как Дон Алехандро вышел из своего флайера и вошел в дом через парадный вход, Джейса вытащили на свет божий и повели куда-то в хозяйственную часть. По старой привычке он пытался запомнить все ходы, подмечать все детали, но это было чисто автоматической реакцией. Бежать он не планировал.

Его отвели в местное подобие тюрьмы, втолкнули в маленькую камеру и заперли. И все. Несколько дней прошли один за другим, а о Джейсе никто не вспоминал. Только охрана по три раза в день приносила поднос с едой и водой. Джейс ожидал, что его хотя бы попытаются допросить об обстоятельствах ранения Коры, но никто не спешил с ним разговаривать. Понятное дело, у родителей Коры были сейчас другие приоритеты, но неведение сводило с ума.

Первые дня три — в точности своих подсчетов он уверен не был — Джейс еще терпел молча, но потом начал пытаться заговорить с охраной. Когда принесли поднос, он попытался спросить, жива ли Кора. Ему не ответили. Еще раз попытался, когда поднос забирали, и снова — во время ужина. Ответом всегда было молчание. Неизвестность, чувство вины, горе, страх, отсутствие отдыха и аппетита привели к тому, что утром четвертого дня, Джейс взбесился. Не получив ответа на свой неизменный вопрос, он схватил поднос и стал молотить им в дверь, неистово требуя ответа.

— Будьте же людьми, скажите, жива она или нет? — ревел он раненным зверем.

Его бунт пришли подавлять довольно быстро. Дверь в маленькую камеру внезапно открылась и в грудь Джейсу влетели электроды шокера. Причем, на одной ярости Джейс смог немного посопротивляться разрядам тока, скручивающим мышцы, но все же его тело парализовало и вытянуло в струну, и он рухнул на пол, где его тут же и заковали в кандалы. После этого дверь снова заперли и оставили раба валяться на полу как минимум на час.

Трудно было сказать, сколько именно он так провалялся, пока за ним не пришли и не подняли его, грубо и бесцеремонно, на ноги. Скованного по рукам и ногам Джейса протащили по всему изоляционному блоку и через служебные ходы провели, а точнее даже, проволокли в господскую часть дома. Он еле успевал переставлять скованные слишком короткой цепью ноги, постоянно спотыкаясь и получая за это тычки под ребра.

В комнату его втащили на ускорении, так что когда его ударом под колено отправили на пол, рухнул он, гремя цепями, как средневековое приведение, но с тяжестью и грацией мешка картошки. Хорошо еще, пол комнаты был устлан пышным ковром, иначе от колен ничего бы не осталось — сила удара была очень даже значительной. Джейс едва успел выставить руки, чтобы не приложиться лицом об пол и худо-бедно сгруппироваться. Обретя равновесие, он выпрямился и сел на пятки.

Кабинет Дона Алехандро был очень похож на кабинет Коры. Но если дома — а о ранчо Джейс думал теперь именно так — тёмные оттенки отделки создавали уют, то здесь давили на психику. Моложавый подтянутый мужчина в безупречно сидящем дорогом костюме, разместившийся за резным столом, прожег раба взглядом. Дон Алехандро не зря получил свое прозвище, этот человек с резкими, несколько демоническими чертами испанского аристократа, действительно был похож на современного конкистадора. Его окружала насыщенная аура силы и власти, причем ни то, ни другое в доказательстве не нуждалось. Дон Алехандро всем все уже давно доказал. Такому человеку не нужно самоутверждаться на шкуре бесправного раба, нет, он такое ничтожество прихлопнет походя, как муху, даже не заметив.

— Сначала ты обманом влез на эвакуационный борт, а теперь смеешь бунтовать! — жестко припечатал раба Дон Алехандро. — Сейчас тяжелое время для семьи, нам некогда тратить время на твои истерики.

В голосе Дона Алехандро сквозила едва сдерживаемая ярость. Джейс опустил голову и склонился вперед, опираясь на вытянутые руки.

— Господин, я знаю, что виноват, и готов понести любое наказание. Но прошу вас, заклинаю, просто скажите мне, она жива или нет? — если никто не хотел проявить хоть каплю человечности, он готов был унизиться, лишь бы узнать судьбу Коры. Неизвестность была хуже казни.

Дон Алехандро встал и принялся нервно прохаживаться туда-сюда. Джейс замер в ожидании. Он не покривил бы душой, сказав, что от ответа зависит его жизнь. Отец Коры ответил не сразу.

— Она жива, едва-едва, но жива, — коротко бросил