поглощенный своей собственной. Джейса уволокли, попутно хорошенько пройдясь по нему кулаками и добавив шокерами. А он все бился и выкрикивал одну-единственную просьбу, пока его не утащили слишком далеко от кабинета. В возок с закрытыми мелкой решеткой окнами его запихнули сразу. Едва за рабом захлопнули дверь, и возок тронулся с места, по щеке Джейса побежала первая слеза. Сил сдерживаться не осталось, а свидетелей его слабости не было. Джейс закусил костяшку кулака, чтоб не завыть от горя.

Глава 36

Джейс

Рабский барак — настоящая клоака. И не потому, что тут грязно, нет, как раз грязи в бараке роскошного имения не было. Гуманные и рачительные хозяева содержали свое имущество хоть и без баловства, но в чистоте. Нет, рабы сами создавали в совместной обители невыносимую атмосферу, а опытные надсмотрщики ее всячески поддерживали, чтобы не дать рабам начать объединяться. Все это Джейс уже знал заранее. Как и то, что статус ссыльного раба разве что не поставил ему знак мишени промеж лопаток.

У рабов всегда была своя иерархия. Выше всего — потомственные домашние. У любимой игрушки жестокого хозяина статус невысок, зато положение защищенное — никто, кроме господина измываться и насиловать не посмеет. Ссыльный же — честная добыча. Хозяева за такого вступаться не будут, так что можно попытаться выместить на нем злобу и обиды, облегчить свою боль и унижение за чужой счет. Ключевое слово — "попытаться".

Зла против семейства Хименес Джейс не держал. Он считал, что легко отделался — всего-то убрали подальше, чтоб глаза не мозолил! Будь он на месте отца Коры, еще неизвестно, как бы сам отреагировал на лживого, упрямого и изворотливого раба, причастного чуть ли не к гибели единственной и горячо любимой дочери. Но вот на персонал дома лояльность Джейса не распространялась. И если его зашвырнули к людям, которых долго и успешно превращали в скот, если где-то сейчас умирала единственная душа, вытягивавшая на свет его человечность, то пожалуйста — он будет зверем, и зверем жестоким. Надо было выживать, а выживать Джейс предпочитал за счет злости. Когда нет надежды, нет сил, только злость и может помочь.

Ярость, постоянно медленно бурлившая в нем уже давно, была оружием обоюдоострым. Когда он не мог выплеснуть ее вовне, она обращалась против него самого, в ненависть к себе и саморазрушение. И если раньше, что при отце, что у Карнза, Джейс имел возможность эту ярость регулярно выгуливать, то сейчас с этим было несколько сложнее. Любой косой взгляд, любой намёк не непокорность — а их чаще выдумывали, чем замечали — влекли за собой незамедлительное наказание. Постоянная бдительность, мучившие его кошмары, бремя выжившего и весь букет посттравматических явлений сводили с ума.

Издерганная, истерзанная, выжженная до тла душа быстро теряла все, чего достигла за последний год в руках Коры. Каждый день он чувствовал, что внутри что-то умирает, болезненно, долго корчась в агонии. Каждый день, как проворачиваемый в ране нож, в голове постоянно пульсировала мысль, что где-то сейчас на волосок от смерти держится его любимая, а он ничего не может сделать, чтобы хотя бы просто быть рядом с ней. Отчаяние и безнадежность превратили его внутренний мир в бесплодную пустыню. Здесь уже не было места ничему, кроме жестокости, злобы и равнодушия.

Первые дни к нему присматривались. Надсмотрщики отняли у него всю одежду, выдав взамен стандартный для рабов имения набор серой добротной рабочей одежки из грубой ткани. Все его вещи упаковали и убрали — это была собственность дочери хозяина. Ошейник подключили к общей системе управления — к этому доступ у "хозяев второго порядка" был, теперь молчавшее год кольцо на горле работало в полную силу. Выделили место в бараке и в столовой — самим места выбирать не разрешалось. В пять утра поднимали, давали умыться, позавтракать и отводили в мастерскую, в полдень быстро давали перекусить, в восемь загоняли на ужин и в барак. Всегда под контролем, всегда должен ходить по струнке. Ходить, да оглядываться.

Первой стычки он ждал даже с каким-то предвкушением, и она произошла так, как и должна была. Сценарий был хорошо знаком. Раз в неделю рабов отправляли на основательную помывку. Нет, если работа была грязная, то разрешалось отмыть грязь либо под шлангом в гараже, либо в бочке с дождевой водой, но вот именно профилактическая основная помывка с противопаразитным мылом и шампунем была один раз в неделю. Надзиратели тут над душой не стояли, не желая попадать под брызги воды, а рабы пользовались этим для более свободного общения.

Джейс не собирался заводить новые знакомства, он был полностью поглощен болезненным ощущением воды, молотящей по плечам. В последнее время ему казалось, что кожа болит, будто все нервы оголены. Джейс опустил глаза, посмотрел на руки и дернулся — буквально на мгновение почудилось, что на них кровь. Он моргнул, и жуткое видение пропало. Вот только глюков ему для полного счастья не хватало. Парень устало упёрся ладонью в стену. Внезапно между лопаток будто бы защекотало, интуиция забила тревогу.

Любопытные взгляды Джейс чувствовал своей исполосованной кожей, даже отвернувшись к стене. Стыда он не испытывал, с этой нелепицей давно пришлось распрощаться. Стыдливый раб — нонсенс. Сквозь шум падающей сверху воды он уловил тихие разговоры поблизости, явно о своей скромной персоне. Джейс понял, что вот он, тот самый момент. Внутренне подобрался, как зверь, готовящийся к прыжку.

— Я тебе говорю, постельный это.

— Да ладно, постельный с такой шкурой?

— Мало ли как господа развлекаться любят? А с такой смазливой мордой — точно постельный. Я слышал, охрана говорила, хозяйской дочки игрушка это.

— Теперь — ничейная.

— Эй, новенький!

Джейс не отреагировал. Пусть, пусть сунутся к нему сами.

— Эй, я с тобой разговариваю! Ты нос-то не задирай, теперь под хозяйской юбкой не спрячешься, — мерзкие смешки с нескольких сторон. — А будешь посговорчивей, глядишь, и не обидим.

Красная пелена уже начала застилать мозг, но Джейс еще держался. Пока кто-то не схватил его раздраженно за плечо, пытаясь развернуть. Непрошенное прикосновение стало катализатором для взрывной реакции. Джейс не хотел, чтоб к нему вообще прикасались, а уж в таком контексте и подавно. Он даже не успел толком разглядеть своего